был человеком жестким, не терпящим неповиновения. Как он оказался в Крутом Яре, никто не знал. Говаривали лишь, что появился он в конце осени, а за ним пришли жгучие морозы, от которых деревья в лесу трещали. Митяй достался ему “по наследству”, вместе с хатой, в которую и поселили знаткого.
Волемир дело свое знал и брался за любую работу: по просьбе селянина на соседскую жену килу3 накидывал за то, что на сеновал с ним отправиться не захотела, а потом сам же ее и лечил – уже за деньги ее мужа.
И пришла как-то к Волемиру девица одна, из соседней деревни. А идти было, почитай, верст тридцать, и все это по болотам да снежным лесным переметам. Просила она знаткого, чтобы глянул он на судьбу их с суженым ее. Что делал в тот момент Митяй – каждый говорит разное: кто-то – что хлеб пек, да тот пригорел, кто-то – что пол мел, а Волемир от пыли расчихался, отвлекся да заговор неверно произнес, да все одно: вышло так, что знаткой проклял своего домового – непонятно, то ли в сердцах, то ли умышленно, – хлопнул в ладоши – и Митяй оказался в лесу, далеко-далеко от дома. А домовым вдали от своей избы, как известно, долго не протянуть. Блуждал Митяй по заснеженному лесу, почитай, весь день. Силы его иссякали стремительно, как вода сквозь пальцы утекали. Собрался он уже помирать, осенил себя ведьминским знаком – но подхватили его лесные черти, что по приказу хозяина за домовым наблюдали. Хоть и недолюбливали друг друга домашние духи и духи лесные, не мог Ворса4 собрата на погибель оставить. Принесли черти Митяя в дом, что стоял поодаль от остальных: заходить глубже в деревню им не хотелось – мало ли, вдруг колдун, что Митяя выгнал, и их изведет. Начали тамошнего домового кликать и поняли, что нет его там. Исчезли черти в вихре, появились на пороге второй избы, уже ближе к деревне. Открыла им бабища в три обхвата.
– Не надо нам нечисти в доме! – рявкнула она неожиданно тоненьким, девичьим, голосом на робкие просьбы оставить домового у печи хоть ненадолго – пока за хозяином сбегают. – Идите в свои топи болотные да там и грейтесь!
– Попробуй только кого за ягодами летом послать, – в сердцах пообещал один из чертей, – не вернутся!
Таскали лешаки Митяя от дома к дому, но им то не открывали вовсе, то мигом захлопывали дверь, едва услышав имя Волемира.
– Так это ейвойный, че ли? – таращили глаза деревенские. – Не пущу! Еще потом самим, как душегубам, ответ держать, ежели помрет!
Так оказались лешаки у дома, где совсем малой тогда Огньяр со своими родителями да бабкой Авдотьей жил. Она-то и приняла Митяя, не побоявшись ни его хозяина-колдуна, ни отца Огньяра, который нечисть не жаловал. Обогрела, накормила бедного домового, и даже когда Волемир, поостыв, сам за ним пожаловал, отдавать не хотела. Но пришлось: негоже домовому не в своей избе жить.
А потом пришла на деревню снежная буря. Длилась она несколько дней, выдувала тепло из изб, не давала шагу ступить на порог, чтобы за дровами сходить. А вот дом Авдотьи стихия словно пощадила: Огньяр помнил,