своих внуков. И страх пропадет потихоньку. Он еще приводил пример школьника, который до смерти боялся свою учительницу, а потом встретил ее в очереди в магазине. И увидел ее в роли обычной покупательницы, которая робеет перед грозной продавщицей, перед шумной хамоватой очередью. И перестал бояться.
В школе у меня была как раз такая учительница русского языка. Когда она заходила в класс, на учеников накатывала жуткая тоска. Сухие правила грамматики терзали юные умы почище инквизиторов. От Наташи Ростовой тошнило, Пушкин и Куприн вызывали стойкое отвращение, Маяковский пугал своими нескладными рваными ритмами.
Зоя Петровна вызывала во мне мрак и ужас. Я ненавидел русский язык и литературу всей душой. Среда и пятница были испорчены присутствием данных уроков в расписании. Наверное, поэтому я до сих пор пишу с ошибками.
Зоя Петровна входила в притихший класс, садилась за стол, брезгливо поджимала губы, обводя макушки учеников взглядом удава Каа. Огромная выпуклая родинка на ее щеке тоже гипнотизировала нас. Эта родинка нас всех ужасно раздражала. Она словно жила своей жизнью: подрагивала не в такт словам русицы, грозила нам какими-то страшными карами.
Учительница ме-е-едленно открывала журнал.
– Так, кто у нас давно не отвечал?
И даже отчаянный хулиган и троечник Вовка Королев при этих словах пытался слиться с партой.
Преподавала грозная учительница серо. Примерно минут через пять после начала урока ужас и тоска сменялись безудержной скукой. Мы зевали, глаза закрывались сами собой. И только карающий голос выхватывал нас из забытья.
– Шалаевский, к доске!
Игореха ползет получать свою законную двойку.
– Рязанова, к доске!
Надя мямлит что-то про ударения и вымучивает «трояк».
– Гушинец!
«Вот я попал! Вызывала же на прошлом уроке!»
Медленно переставляя ноги, плетусь к доске, к ее несмываемым меловым разводам и вечному запаху мокрой тряпки. Становлюсь на виду у всего класса, взгляды скрещиваются на мне. Меня пытают ударениями и суффиксами. От меня что-то хотят, но половины вопросов я не слышу.
– Совсем плохо, – вздыхает мой инквизитор. – С такими ответами у тебя будет тройка в четверти.
Стыдно, Гушинец.
И мне стыдно. Я плетусь на свое место под шушуканье девчонок. И страх перед тройкой в четверти смешивается в моей душе с облегчением. Сегодня меня больше не вызовут.
А в девятом классе мы узнали, что нелюбимая нами учительница уходит преподавать в университет. И нам дадут какого-то другого учителя. Какого? Класс оживился, встряхнулся, зашептал.
С учителями в те годы была какая-то невероятная проблема. Временами их просто не было. Наверное, изза гигантских зарплат учителя бросали преподавание и уходили в какие-то мутные профессии. Нашего физрука СерСерыча, к примеру, можно было наблюдать на лестнице будущего супермаркета, а тогда универсального магазина «Двина». СерСерыч стоял среди таких же плечистых, короткостриженых парней в кожаных куртках и монотонно повторял:
– Доллары,