на время оставил свои планы вторжения. Толхерст спросил Гарри, в какой школе тот учился.
– В Руквуде? Кажется, хорошее место. Вот было время, – задумчиво добавил он.
– Да, – печально улыбнулся Гарри.
Он озирал сельскую округу. В пейзаже наблюдалась какая-то необычная пустота. Мимо лишь раз проехал крестьянин на повозке, которую тянул осел, да еще встретился направлявшийся на север армейский грузовик. Из кузова на них безучастно смотрели усталые молодые солдаты. Деревни тоже были безлюдны. Наступило время сиесты, но в прежние дни на улицах все равно встречались бы редкие прохожие. Теперь исчезли даже вездесущие тощие собаки, лишь несколько кур что-то клевали у запертых дверей. На одной деревенской площади на потрескавшихся, давно не крашенных стенах висели плакаты с изображением Франко: руки уверенно сложены на груди, улыбающееся лицо с двойным подбородком смотрит вдаль. ¡HASTA EL FUTURO! Навстречу будущему! Гарри тяжело вздохнул. Эти плакаты были наклеены поверх старых, обтрепанные края которых торчали снизу. Он узнал наполовину скрытый прежний девиз: ¡NO PASARÁN! Они не пройдут! Но они прошли.
Затем машина покатила по богатым северным пригородам Мадрида. По виду элегантных домов могло показаться, что Гражданской войны вообще не было.
– Посол живет здесь? – спросил Гарри.
– Нет, сэр Сэм живет на Кастельяне. – Толхерст рассмеялся. – Это немного неудобно, вообще-то. Так как его сосед – германский посол.
Гарри повернулся к водителю с раскрытым ртом:
– Но мы же воюем!
– Испания – «невоюющее» государство. Но кишит немцами. Эти мрази повсюду. Здесь самое большое в мире германское посольство. Мы с ними, конечно, не разговариваем.
– Но как же наш посол оказался рядом с немецким?
– Свободны были только просторные дома. Сэр Сэм шутит, что сердито смотрит на фон Шторера поверх садовой ограды.
Они въехали в центр города. Большинство домов стояли облупившиеся и еще больше обветшали с тех пор, как Гарри их видел, хотя когда-то, скорее всего, поражали великолепием. Повсюду висели плакаты Франко и символы Фаланги – двойное ярмо и пучок стрел. Многие люди носили отрепья (даже во время Гражданской одевались лучше) и выглядели худыми и изможденными. Мимо проходили мужчины в рабочих комбинезонах, с костистыми обветренными лицами, и женщины в латаных-перелатаных черных шалях. Даже тощие бледные дети, которые играли в пыльных канавах, озирались по сторонам настороженно. Гарри отчасти ожидал увидеть военные парады и митинги фалангистов, как в кинохронике, но он никогда не думал застать этот город таким тихим и таким грязным. Среди прохожих встречались священники и монахини; эти тоже снова появились на улицах, как и гвардейцы. Редкие мужчины, с виду побогаче, были в пиджаках, несмотря на жару.
Гарри повернулся к Толхерсту.
– Когда я приезжал сюда в тридцать седьмом, носить пиджак и шляпу в жаркий день запрещалось, – заметил он. – Буржуазное