богине земли дары, взыскуя нового урожая.
– И что тут такого?
– Ересь, – равнодушно пожал плечами Ренард.
– В чём ересь? Они же не людей в жертву приносят…
– Цыц, оба, – шикнул на них Блез, – договоритесь у меня!
Ренард и Армэль замолкли, но ненадолго.
– Извести еретичек! – лязгнул святой отец. – Во имя Господа нашего и его сыновей!
Храмовники, как один, выскочили из зарослей и рванули к алтарю плотным строем.
– Вперёд! – проорал Бородатый и дал шенкелей Тифону.
Ренард захлопнул забрало и пустил коня следом, вытаскивая на скаку меч.
Эмоций он не испытывал. Еретик – не человек. Еретик – хуже нечисти. Потому что у той нет выбора, а у человека есть. И, поклоняясь идолам, он этот выбор сделал!
Девушки заголосили, заметались среди камней, некоторые сразу бросились наутёк. Упала под секирой Блеза одна, споткнулась, получив освящённый болт в спину, вторая… Мелькавшие топоры храмовников уже не блестели.
Ренард заметил, как та, что украшала статую, кинулась к лесу. Он направил Чада за ней. Дева бежала легко и быстро, но с конём ей не тягаться. Каждый перестук копыт приближал её судьбу. Немного осталось.
Не уйдёшь, тварь!
Дева услышала, что её настигают, замедлила шаг и остановилась. Кто бы она ни была, но смерть свою решила встретить достойно. Лицом к лицу.
Она обернулась. Ренард осадил Чада, поднял его на дыбы и занёс меч. Его взгляд встретился со взглядом беглянки.
Зелёные глаза, полные слёз, россыпь веснушек, вишнёвые губы.
Любимое лицо.
Единственный светлый образ в памяти.
Ренард заскрежетал зубами, закрыл глаза и, разрывая жилы, попытался остановить руку. Но легче удержать падающую гору.
Пылающий небесным огнём меч нельзя остановить.
В небо ударил тугой алый фонтан, сияние клинка померкло, залитое кровью. Девичья голова отлетела и укатилась в траву, запутавшись в ней пшеничными косами. Стройное тело потеряло грацию лани и бесформенным кулем рухнуло под копыта коня.
Ренард застыл в седле, до боли смежив веки, и боялся их случайно открыть. Он знал, что увидит, но желал сберечь образ Аннет. Тот самый, единственный. Светлый. Рыцарь ударил Чада коленом, конь послушно развернулся и тихо пошёл.
Куда?
Сейчас разницы нет – внутри словно что-то оборвалось. Что-то незримо привязывающее его к жизни.
Ренард чувствовал, как наливается гранитной тяжестью сердце, как сжимается горло, не давая вдохнуть, как немеют пальцы на эфесе меча… Меча, которым он убил свою любовь.
Он!
Убил!
Свою любовь!
На самом деле он убил больше – последнее светлое, чистое, доброе, что оставалось ещё в его огрубевшей душе.
Ренард хотел отбросить меч, но передумал – меч всего лишь оружие, его направляет рука. Хотел отрубить себе руку, но не стал – вторая-то останется. Хотел броситься на клинок грудью и уже освободил одну ногу из стремени, но тоже остановился.
На него вдруг