прикрыв ладонью глаза, чтобы очки не запотели. Я частенько сижу здесь и рассматриваю обрамленные прямоугольниками света картины быта соседей. Вот женщина минут по двадцать играет на флейте, а ее муж в это время читает; а там маленький мальчик откинулся на спинку дивана, пока его баюкают отблески льющегося из телевизора света; а вон рыжеволосый парень, он каждый вечер по часу просиживает с телефоном в руках. Отделенные лишь стенами, в считаных метрах от меня и друг от друга… Наблюдение за мерным течением жизни других навевает уют и покой.
«За мной не нужно присматривать», – ответила я Питу. А он наверняка подумал: «Ну да, как бы не так». Ведь обо мне всегда заботилась Лори.
Когда мы продали дом родителей, я переехала жить к Питу и Лори. Поселилась в свободной комнате, предназначенной для детской. Мы прожили в мире несколько лет. Дом был просторный, и нам не приходилось мелькать друг у друга перед глазами, как в квартире. А может, нас уравновешивал Пит. Так или иначе, мы не ссорились.
Когда Лори развелась, я подумала, раз мы уживались раньше, получится снова, и пригласила ее пожить со мной в Лондоне. Но все начало меняться ровно с той минуты, как она закатила чемодан в комнату и недовольно протянула: «Ты даже шкафом не обзавелась, одежду повесить некуда».
Мы честно пытались поладить. Вместе ужинали. Обычно она готовила что-то полезное: густой суп с бутербродами из бездрожжевого хлеба с соленым сливочным маслом или пасту с грибами и красным вином. Утром Лори вставала первая и варила кофе на моей никчемной двухконфорочной плите. Купила коврик, чтобы прикрыть оставшееся от предыдущих жильцов темное пятно на полу в гостиной, и новый голубой плед на диван, который расправляла каждый вечер, аккуратно взбивала и раскладывала подушки, чтобы наутро комната выглядела свежей. Но вот в чем дело: когда я жила у них с Питом, мне были по душе ее забота и готовка, а на своей территории я воспринимала ее нежную, ненавязчивую опеку в штыки. «Живешь как студентка: ни забот, ни хлопот!» – как-то бросила она мне в ссоре.
Не просто в ссоре.
Тогда мы виделись последний раз.
Рывком поднимаю окно и высовываю голову в дождливую январскую ночь. Глубоко вдыхаю: зубы сводит от холодного воздуха. Морось окропляет лицо. Выдвигаюсь еще дальше наружу, опускаю голову, мелкие капельки собираются на затылке.
Внизу – бетонная площадка двора. Держусь за оконную раму и наклоняюсь еще немного, вес тела перемещается вперед.
Четыре этажа. Как минимум сломанная шея. Или хуже.
«Отойди от края!» – истошно кричит Лори в моей голове.
Но я наклоняюсь еще, вдыхаю окутанную белой дымкой ночь.
Мысленно пробегаюсь по фразам пилота и многочисленным пробелам, где он ответа не дал. Пытаюсь представить, как она зашла в самолет.
Ах, Лори, убрала ли ты дорожную сумку наверх – ту, что тщательно обмерила перед сборами в дорогу, – или поставила под кресло? Встревожилась ли, когда загорелась лампочка «пристегнуть ремни», или осталась спокойна? Посмотрела ли на соседнее место?
На