алькова на пол вылетела маленькая связка ключей. Он поднял ключи и сказал:
– Катерина Петровна, ежели у нас будет продолжаться так, я должен буду принять, наконец, строгие меры.
– Принимайте, что вам угодно. Я уйду к Мохнатову и все вещи от вас вытребую.
– Но-но-но… Прежде чем вы вытребуете от меня свои вещи, я вас самою через полицию вытребую.
В это время в прихожей раздался звонок.
Порфирий Васильевич выбежал из спальной, заглянул в прихожую и увидал Петра Михайловича. Он снимал с себя шубу. У ног его был кулек с чем-то.
– Здравствуй, зятюшка, – говорил он. – Навестить вас пришел.
– И очень кстати, папенька. С женой никак сообразить не могу. Капризы, капризы и капризы. Милости просим. Здравствуйте… – говорил он, косясь на кулек.
– Нате вот, прежде всего, вам гостинчику. Тут кое-что по хозяйству… Гусь, поросеночек мороженый, пара кур. Ехал мимо Сенной, так купил.
Петр Михайлович передал кулек зятю.
– Вот за это спасибо, папенька, большое спасибо, что вы нас не забываете, а то жалованье у меня маленькое, а дочь ваша привередничает, – отвечал тот. – То того не ест, то этого. На, убери кулек в шкаф на лестнице, – сказал он кухарке и продолжал, обращаясь к тестю: – Да это бы еще ничего, что она в пище привередничает, а вообще капризы… Ведет себя перед мужем так, как жене не подобает. Вот вы добрый человек… Вы сейчас и гуська, и поросеночка… А она уж совсем не в вас… Она – ужас что такое…
– Да что именно? Что именно? – допытывался тесть.
– Капризы… Только и слышишь от нее, что я сквалыжник, ростовщик, что ей противен, что она от меня сбежит. А из-за чего? Прошу покорно садиться, папашенька!
– Да где же дочь-то? Где же Катя? – спросил тесть, присаживаясь.
– До сих пор в постели валяется. Говорю: «Завари мужу чаю». – «Не хочу». А из-за чего, я говорю?
– Я сейчас встану, папаша… – послышался из спальной голос Катерины Петровны. – Не слушайте его. Он все врет. Ведь уж ежели капризы у меня появились, то жизнь мне даже через него опротивела – вот я отчего…
Катерина Петровна захлопнула дверь из спальной в гостиную и стала там одеваться. Послышался всплеск воды. Она умывалась. Порфирий Васильевич продолжал:
– А из-за чего все это произошло? Прежде всего, я экономный человек. А мне нельзя быть неэкономным. Жалованье у меня такое.
– Врет! – кричала Катерина Петровна из-за двери. – Это бы еще все ничего, и сквалыжничество, грошовничество я ему простила бы, а он бессердечный человек, ростовщик, радующийся, что может захватить товарищей в руки.
– Вот все так-с… Вот каждый день такие я комплименты слышу! – потряс Порфирий Васильевич руками по направлению к спальной. – Ростовщик, ростовщик и больше ничего. А я, понятное дело, хлопочу о барышах, о приращении дома. Папенька, вы сами торговый человек, а потому меня поймете.
– Нет, уж ты закладчество-то брось, зятюшка, – перебил его тесть. – Со службы за это прогнать могут.
– Да я, папашенька, в залог беру самую малость, хотя мне со всех сторон навязываются