гуляли в саду, мой лорд, а потом Оэльрио пропала. Я бросилась на поиски и обнаружила ее только здесь. Не понимаю, как это случилось снова, милорд. Простите меня, пожалуйста…
Нисси заламывала руки, а на ее лице было такое искреннее раскаяние, что мне стало очень стыдно.
– Папочка, Нисси не виновата! Я просто попросила кустики, и они меня пропустили.
– Попросила кустики?! – брови отца удивленно взлетели. – Элья! Это не просто кустики, это защитный периметр!
– Сегодня я был вновь вынужден экстренно покинуть собрание во дворце, сработал амулет вызова, который я выдал Ханиссии. Хвала теням и Великой Матери за то, что я смог переместиться прямо к месту, где они находились. И что ты думаешь? Я застаю эту негодницу рядом с реликтом! Да не с каким-нибудь. Самый настоящий арр'тхэллэ во плоти!
– Великая Мать! – не сдержался седой, длиннобородый старик в сером до самых пят балахоне, украшенном замысловатой изумрудной вязью по подолу и вороту. Он пристально взглянул на меня ярко-зелеными глазами.
Я спешно прекратила болтать ногами и баловаться с цветком в горшке, заставляя его то раскланиваться по моему мысленному приказу, то копировать движения нянюшки. Нисси, получившая выволочку от отца, сложив руки на переднике и чопорно оттопырив губу, стояла у двери и намеренно не смотрела в мою сторону.
Все-таки обиделась…
Я снова почувствовала легкий укол совести. Ханиссия добрая и искренне меня любит. Няня прощает мне все шалости и читает на ночь волшебные сказки. Нужно будет обязательно попросить у нее прощения…
Тем временем старик подошел ближе, и я почувствовала, как запахло сеном. Он присел передо мной на корточки, сухой мозолистый палец приподнял подбородок, поворачивая мое лицо к свету.
– Удивительно! Такая малышка… Глазки, что тунбергранс на второй день цветения Реснички хлоп-хлоп, будто птичка-пчелка мель'саа над цветком кружится. Кожа, что лунный свет на созревающих плодах апэля…
– Друг мой, я ни слова не понял, как обычно… – проворчал отец.
– Я восхищаюсь красотой твоего ребенка, Сатем. И как только у такого бесчувственного чурбана, как ты, мог родиться этот нежный цветочек?
– Оэльрио пошла в мать, это очевидно.
– И слава Великой! Дариа…
– Пицелиус, пожалуйста! Не надо о моей жене.
– Где моя мамочка? – оживилась я, переводя исполненный надежды взгляд с отца, на этого забавного деда.
Всхлипнула горестно Ханиссия.
– Прости, – покаянно произнес дед, и взгляд его зеленых, как весенняя трава, глаз вновь обратился ко мне:
– Так как ты, говоришь, смогла выйти за защитный периметр?
– Кустики расступились, и я прошла.
– Кустики, – усмехнувшись в густые усы, повторил за мной старик.
– Я просто попросила… Они всегда меня пропускают, – ответила я уже не столь уверенно.
Язык ворочался во рту с трудом, будто не желая подчиняться. Глаза старика расплылись