из-под обивки тетрадку, исписанную Алиным почерком – его я не могла спутать ни с чьим другим. Я пишу почти так же отвратительно, как Аля, и чуть лучше папы, хотя у всех нас почерки очень схожи. Почти все врачи, занятые бесконечным заполнением историй болезни, отличаются ужасным почерком, который трудно разобрать постороннему. Но я всегда прекрасно понимала руку и свою, и Алину, и папину – а вот мама до сих пор пишет красиво и быстро, но для меня совершенно нечитаемо.
Раскрыв тетрадку, я мгновенно позабыла и об уборке, и о разбросанных по всем углам вещах, и погрузилась в чтение. В тот день я так и не ужинала; и даже улегшись в три часа ночи в постель, я не погасила свет и читала до утра. Дневник моей сестры показался мне гораздо увлекательнее, чем любой роман!
Судя по всему, Аля начала его вскоре после переезда в Москву. У нас с ней была одна общая черточка: когда мы писали письма, то всегда забывали поставить дату. То же относилось и к Алиному дневнику: часть записей было помечено либо просто числом, либо днем недели, про месяц или такую мелочь, как год, Аля иногда и не вспоминала…
Из Алиного дневника:
"8, понед.(8 октября 1984 – Л.Н.) Кажется, я уже
привыкаю к Москве. Московская погода, вернее, непогода
меня удивляет – почему-то здесь осенью еще более сыро и
противно, чем в Питере. Я этого не ожидала; тем не менее,
моя жизнь постепенно налаживается. Не знаю, хватит ли у
меня сил и терпения вести дневник, но так хочется, чтобы
хватило… Когда я была маленькой, то представляла себе,
как я вырасту, стану великой писательницей и все-все, кто
меня ни в грош не ставил, будут мной восхищаться! Старик
Нейман, когда я была в интернатуре в его отделении,
как-то мне сказал: "Аля, пишите! По-моему, это ваше дело
– писать". Может быть, он прав, и мое призвание – не
просто быть "Флоренс Найтингейл", как меня презрительно
называют родные, но оставить после себя что-то, что люди
будут читать и перечитывать, как "Письма из Ламборене"
Альберта Швейцера* 1 ? А пока – температура близка к нулю,
хоть на дворе и октябрь, почти родное питерское ненастье,
которое совершенно соответствует моему настроению… Все
– на сегодня выдохлась.
Господи, а я-то никогда не подозревала, что Аля мечтала стать писательницей! Она всегда закрывала на ключ свой ящик нашего общего письменного стола – впрочем, это было в ее стиле. Зря старалась: я никогда не интересовалась ее писаниной, будучи в полной уверенности, что это она конспектирует классиков психиатрии. Когда после ее смерти ящик открыли, в нем действительно ничего не оказалось, кроме тетрадей с конспектами. Очевидно, свои первые опыты Аля хранила где-то в другом месте – если вообще хранила. Первые записи в дневнике, вероятнее всего, относилась к