тянется к записке, отдергивает руку. Звук, доносящийся из корзины, становится громче. Какое-то гудение. Это…
– Это мухи, – говорит она. Вода смягчила горло, и голос уже не такой хриплый, но Джуди кажется, что она по-прежнему говорит, как ворона Горг. – Ты знаешь, как гудят мухи.
Возьми записку.
Не хочу.
Да, но тебе НУЖНО ее взять! Бери! Куда подевалась твоя СИЛА ВОЛИ, трусишка ты эдакая!
Хороший вопрос. Чертовски хороший вопрос. Язык Джуди облизывает верхнюю губу и губной желобок. Она берет записку, разворачивает ее.
Извините, почка только одна. Вторую я поджарил и съел. Вкуснятина необыкновенная.
Рыбак.
Нервы в пальцах, ладонях, запястьях и предплечьях Джуди Маршалл внезапно отключаются. Лицо бледнеет настолько, что на щеках становятся видны кровеносные сосуды. Записка выпадает из пальцев и планирует на пол. Вновь и вновь выкрикивая имя сына, она откидывает крышку рыбацкой корзины.
Внутри блестящие красные «колбаски» кишок, по которым ползают мухи. Морщинистые легкие, насос размером с кулак, который служил ребенку сердцем. Лиловый шматок печени и… одна почка. Внутренности кишат мухами, и весь мир – горг, горг, горг.
В солнечной тишине кухни Джуди Маршалл начинает выть, и это вой безумия, вырвавшегося из клетки безумия, в которое погрузился ее рассудок.
Батч Йеркса собирался быстренько выкурить сигарету и вернуться на рабочее место: в день Клубничного фестиваля всегда полно дел (отметим, что добросердечный Батч, в отличие от Пита Уэкслера, не питает ненависти к этому празднику). Но тут из крыла «Колокольчик» вышла Петра Инглиш, они разговорились о мотоциклах, и двадцать минут пролетели как один миг.
Он говорит Петре, что ему пора, она говорит, что нужно во всем видеть светлую сторону, а темную стараться не замечать. Батч проскальзывает в дверь, за которой его ждет неприятный сюрприз. Чарльз Бернсайд, вот дрянь, стоит рядом со столом Батча и держит в руке камень, который Батч использует как пресс-папье (его сын сделал его прошлым летом, в лагере, во всяком случае надпись, и Батч думает, что это круто). Батч ничего не имеет против пациентов «Центра», он бы отчитал Пита Уэкслера, если б узнал, как тот тушит окурки, насчет того, чтобы заложить – речи нет, но он не любит, когда трогают его вещи. Особенно этот старик, который более чем мерзок, когда ему отшибает остатки ума. Как сейчас. Батч это видит по глазам старика. Настоящий Берни Бернсайд вернулся, возможно, в честь Клубничного фестиваля.
Что же касается клубники, то Берни, похоже, ею уже полакомился. На губах и в уголках рта алые следы.
Но на алое Батч и не смотрит. На Берни и другие пятна. Коричневые.
– Не хочешь убрать с него руку, Чарльз? – спрашивает он.
– Убрать с чего? – любопытствует Берни и добавляет: – Подтиральщик.
Батч не хочет говорить: «С моего любимого камня». Звучит