деда гораздо больше, чем меня. Почему? Потому что я была сильная. Я – несущая колонна. Игорь был хоть и гордый, но зависимый, и его было жалко. А жалость – это составляющая часть любви. Часто главная составляющая.
Он спросил однажды:
– Когда мы поедем домой?
Я не поняла: куда домой? К Богу? Или в Москву, в нашу московскую квартиру?
Он ждал ответ.
– Ну вот снег сойдет, и мы поедем домой, – ответила я.
За окном качался заснеженный куст.
– Красиво, – сказал Игорь.
Видимо, ему не хотелось расставаться с этим кустом.
В один из дней Петруша приехал и, не раздеваясь, шумно топая, прошел в комнату к деду. Он торопился, хотел быстрее увидеть любимого родственника. Подошел, склонился к нему. Игорь поднял на Петрушу глаза, и они стали наполняться слезами. А Петруша смотрел сверху, и его глаза тоже стали наполняться слезами. Это было прощание. Я никогда не видела Игоря плачущим. И взрослого Петрушу тоже не видела плачущим.
Двое сдержанных мужчин – старый и молодой – плакали, прощаясь.
Эта картина впечаталась в мое сердце и осталась навсегда. Жизнь – трагедия, если она кончается смертью, и иначе быть не может.
Приезжала Наташа, привозила очередного врача.
– Может, папу в больницу положить? Что же он так умирает на сухую?
– Не надо ни в какую больницу, – говорили врачи. – Дома лучше. Там он никому не нужен, а здесь он нужен всем.
– Но невозможно же допустить, чтобы человек взял и умер.
– Израсходован жизненный ресурс, – объяснял врач. – Надо оставить его в покое.
Жизнь – как месячная зарплата. Месяц прошел, деньги кончились. А новую жизнь не проживешь.
Я приходила к нему. Садилась возле двери. Сидела молча.
Однажды он сказал:
– Ты понятия не имеешь о моей жизни.
Что он имел в виду? Женщину? Но где она? Умирает-то он здесь. Со мной.
– Наш брак заключен на небесах, и разрушить его могли небеса. А мы только люди.
– Небеса – это когда любовь, – сказал Игорь.
– Любовь бывает всякая. И такая, как у нас, с кривой рожей, – она тоже любовь.
– Ты считаешь?
– Да, я считаю.
Игорь закрыл глаза. Его лицо было спокойно. Он заснул.
Вечером в очередной раз приехал Петруша. Я стала его кормить. Он вдохновенно жевал, склоняя голову то к одному плечу, то к другому. Так ест его отец. Наследственность.
– Я пойду к дедушке, – сказал Петруша.
– Он, наверное, спит, – предупредила я.
Мы вышли во двор. Высоко в небе летел самолет, мигая огнями. Петя решил не ждать, когда дед проснется. Это может быть несколько часов. Легче приехать снова. Мы направились к воротам.
Неожиданно я остановилась и сказала:
– Нет. Все-таки давай зайдем.
Мы вошли в его комнату. Непривычно тихо. Не слышно дыхания. Грудь не движется.
Я подошла тихо. Заглянула в лицо. Оно было молодым и прекрасным. И совершенно спокойным. Он ни о чем не жалел, ни на кого не обижался.
Существует мнение, что лицо