возразить.
– Конечно, не спорю. А как насчет одного урока, прежде чем мы поедем домой? Я могу научить тебя, как отыскать географический север. Это легко.
Мне хотелось сказать «да», но это слово застряло внутри давным-давно, растопырилось, как камушек в горле. Я только убрала руку от дверцы и опустила на колено.
– Можно и потом, не страшно, – сказал он. – Вполне может подождать. Поехали домой.
Тем вечером, перед сном, Хэп принес мне книгу в тканевом переплете под названием «Основы выживания в лесу». Я засунула ее в ящик тумбочки, но вытащила обратно, едва он вышел из комнаты, и изучила оглавление. «Сигналы». «Пища». «Укрытие». «Узлы и шнуры». Давно прошла полночь, а я все читала. В книге были пошаговые инструкции, как проверить съедобность растений и жуков, установить силки, сделать шалаш, поймать рыбу руками. В ней была система условных обозначений для карт и компаса, полевое ориентирование и особенности разных типов местности, разведение костров, личная безопасность, уход за ранами, адаптируемость, преодоление стресса, гипотермии и страха…
Я не понимала, почему меня так поглотили эти описания – по крайней мере, тогда, – но они говорили со мной на каком-то глубинном уровне. Хэп был мудрым человеком. Должно быть, он с самого начала догадался, что это единственный способ разговаривать со мной: как один выживший с другим.
Я заезжаю на маленькую парковку в начале тропы, дважды завязываю тяжелые ботинки, застегиваю анорак до подбородка и огибаю главную тропу, чтобы пройти менее известным маршрутом к изгибу утеса. Через полмили вхожу в густую кипарисовую рощу и ныряю в узкую брешь в стене деревьев, держа перед собой руку, чтобы собирать на нее паутину, которая тут есть, хоть ее и не видно. Руки становится липкими от нитей, а потом время тоже становится липким. Мне десять или одиннадцать, и мне впервые показывают тайный проход в эту рощу.
«Крумхольц». Я помню название этой формы деревьев из уроков Хэпа. Немецкое слово, означающее искривленный лес. Суровая погода десятилетиями лепит из деревьев гротескные формы. Соленый северный ветер убивает кончики ветвей, вынуждая их склоняться и изгибаться, стремиться к земле вместо неба. Они – живая диаграмма адаптации, смышлености и жизнестойкости природы. Они не должны расти таким образом, но все же растут.
В роще меня внезапно и резко охватывает тоска по Хэпу. По всей прелести, которую он показывал, и по всему уродству. По тому, как он шаг за шагом раскрывал передо мной мир, веря, что я впущу этот мир в себя. Здесь я чувствую себя ближе к нему и намного ближе к ответам, за которыми пришла, к способу сложить себя обратно, как разбросанный пазл.
Закрываю глаза, стараясь удержать это все – свободно просеянный свет и густой запах мха. Но в следующее мгновение выскакивает, будто надпись на черном экране кинотеатра, мысль. Вспышка остаточного изображения, стремительная и мрачная. «Это идеальное место, чтобы спрятать труп».
Кэмерон Кёртис стремится к поверхности моего разума, как тепло. Как кровь, пощипывающая ладони, когда я их сжимаю. Эти большие карие глаза, которые видели непростые вещи. Упрямая