ими заполнены все нескончаемые помещения Эрмитажа.
Эти люди мыли окна.
Сметали пыль с картин, гобеленов, скульптур.
Чистили ковровые дорожки.
Вентиляционные шахты.
Натирали паркетные полы.
Генеральная уборка, о которой я знал заранее, застала меня всё же врасплох. Она оказалась ещё одним предостережением о существующей вокруг опасности. Оставаться незамеченным в музее полгода – и вдруг так нелепо попасться людям на глаза во время уборки. Нет, только не это! Остаться в стенах Эрмитажа и дальше жить невидимкой – вот что было моей главной задачей.
С этого неожиданного экзамена на внимание и выдержку пришлось стать вдвойне, втройне осторожным. И внимательным. Днём и вечером я с удовольствием ходил по залам музея, с интересом рассматривал понравившиеся экспонаты, равнодушно проходил мимо других, мне неинтересных. Залы со скульптурами поражали моё подростковое воображение.
Зачаровывали.
Притягивали.
Вызывали на откровенный разговор.
Именно здесь одинокого мальчика окружали белые или желтоватые фигуры людей, с которыми можно было охотно общаться вечерами, когда приходилось оставаться совсем одному в бесконечных анфиладах комнат. Зевсы, Геркулесы, Гераклы, едва прикрытые плащами или туниками, а то и вовсе нагие, стояли на мощных мускулистых ногах, смотрели вдаль, выставляли напоказ красивые, сильные тела. Мифические боги и богини загадочно улыбались и скрывали от чужих глаз известные только им и недоступные нам, простым смертным, тайны. Их прекрасные и странно-манящие фигуры тянулись рядами, располагались полукругами, прятались в углах залов или составляли прерванные параллельные линии. Мне, зрителю, оставалось только восхищаться гармонией камня и величавым спокойствием вечности, окружающей их. Я очаровывался необыкновенно точной и загадочной работой человеческих рук, дошедшей до нас в скульптурах. Осторожно притрагивался к камню, втайне надеясь почувствовать биение пульса, ощутить тепло мраморной кожи, увидеть блеск неживого взгляда.
На женские фигуры я смотрел с особым вниманием. Медленно обходил их со всех сторон. Осторожно касался пальцами. Порой мне казалось, что вот эта мраморная белокожая красавица Афродита – моя мама, выходящая из тёплых волн моря. Или вот она – прекрасная Венера, которая не успела одеться и замерла, остановилась полуобнажённая, с едва накинутым на бёдра покрывалом, поражая зрителя чистой красотой и совершенством тела. В каждой из этих фигур я находил ускользающие из памяти родные черты мамы, напрягал воображение и с робкой надеждой переносил их на прекрасные мраморные статуи.
Время от времени моё внимание неожиданно и панически смещалось в сторону чисто физиологического мальчишеского интереса: неужели у всех девочек, а потом и женщин, такие тела? Устроены совсем не так, как у мужчин.
Почему?
С какой тайной целью?
Странные