цвета.
– Последняя мода в Лондоне.
Эрнест откашлялся. Квадратики походили на носовые платки, однако что-то подсказывало ему, что это не они. Для подставок или салфеток великоваты.
– Накидки на стулья. Там, где спинка соприкасается с головой, – пояснила женщина.
– Я возьму четыре.
Эрнест отвлекся и задумался о происхождении слова «четыре». Вероятно, от греческого tetarēs. Или латинское quattuor? А до этого? Мысли пронеслись сквозь языковые хитросплетения ушедших времен – латынь, греческий, древнескандинавский, древнефризский…
Все еще думая об этимологии слова «четыре», он вдруг заметил, что стоит в прихожей и протягивает Фриде намокший сверток с кружевами.
Она разорвала бумагу и с застывшей улыбкой посмотрела на кружевные квадраты.
– Ноттингемские кружева считаются лучшими в мире, – объявил Эрнест, испытывая прилив гордости.
Это была гордость за Англию, за империю и за себя – английского джентльмена, взращенного им за годы брака. Он вел отсчет со дня своей свадьбы, когда увидел в глазах барона фон Рихтхофена неприкрытое сожаление.
Фрида бросила бумагу в мусорную корзину.
– Да, дорогой, – сказала она. – Наверное.
Она вышла из прихожей с поникшими плечами, будто одолеваемая смертельной усталостью. Да, надо отправить ее в Мюнхен. Пусть отдохнет от забот. Мюнхен – вот ответ на все вопросы.
Глава 5
Фрида
После визита Нуш Фрида постоянно вспоминала день, когда встретила Эрнеста. Чистя его шляпу, складывая зонты, полируя маленькое зеркальце, которое он держал у себя в кабинете, она закрывала глаза и представляла себе фонтан, где они впервые встретились. Она ясно помнила ощущение нагретого солнцем камня и упругого мха под пальцами. Эрнест, непринужденно опираясь на трость, рассматривал резной носик фонтана. Ей понравились задорно торчавшая в углу рта трубка, шелковый галстук-бабочка и лихо сдвинутое набекрень канотье. Он заговорил с ней по-немецки, потом по-французски и, наконец, по-английски. Это ей тоже понравилось – ум и утонченность.
Она бросилась домой и взахлеб рассказывала сестрам, какой он ученый – четыре университета, работает над множеством серьезных книг, а недавно получил должность профессора современных языков в английском городке с экзотическим названием.
– Он еще умнее, чем ты, – заявила она Элизабет.
Она не стала говорить ни о возрасте, ни о синих венах, бьющихся у Эрнеста на висках, ни о просвечивающем под редеющими волосами блестящем черепе.
Когда мать сказала, что мистер Уикли просит ее руки и хочет увезти в Англию, Фрида оторвалась от томика стихов и улыбнулась, вообразив себя женой-вдохновительницей, которая принесет в жизнь великого ученого легкость и радость. В свои восемнадцать лет, уверовав в его гениальность, она мысленно рисовала картины: они гуляют среди английских холмов, погруженные в дискуссию – философия, поэзия, политика, с легкостью