только ночь глубокая,
Как поладили они.
Расступись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!
Летят утки
Летят утки, летят утки и два гуся.
Ох, кого люблю, кого люблю —
не дождуся.
Приди, милый, приди, милый,
стукни в стену,
Ох, а я выйду, а я выйду, тебя встречу.
Мил уехал, мил уехал за Воронеж.
Ох, теперь его, теперь его не воротишь.
Когда милый, когда милый,
бросать станешь,
Ох, не рассказы… не рассказывай,
что знаешь.
Ох, как трудно, ой, как трудно
расстаются —
Ох, глазки смотрят, глазки смотрят,
слезы льются.
Цветет колос, цветет колос,
к земле клонит,
Ох, по милому, по милому сердце ноет.
Любо, братцы, любо
Как на грозный Терек,
как на грозный Терек
Выгнали казаки сорок тысяч лошадей.
И покрылся берег, и покрылся берег
Сотнями пострелянных,
порубленных людей.
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим атаманом
Не приходится тужить.
А первая пуля, а первая пуля,
А первая пуля в ногу ранила коня.
А вторая пуля, а вторая пуля,
А вторая пуля в сердце ранила меня.
Атаман узнает, кого не хватает,
Эскадрон пополнится,
забудет про меня.
Жалко только волюшки
во широком полюшке,
Жалко сабли вострой да буланого коня.
«Меж высоких хлебов затерялося…»
слова Н. Некрасова[3]
Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село.
Горе горькое по свету шлялося
И нечаянно к нам забрело.
Ой, беда приключилася страшная,
Мы такой не видали вовек:
Голова ль ты моя, бесшабашная —
Застрелился чужой человек!
Суд приехал… допросы —
тошнехонько,
Догадались деньжонок собрать.
Осмотрел его лекарь скорехонько
И велел где-нибудь закопать.
Меж двумя хлебородными нивами,
Где прошел неширокий долок,
Под большими плакучими ивами
Успокоился бедный стрелок.
Будут песни к нему хороводные
Из села на заре долетать,
Будут нивы ему хлебородные
Безгреховные сны навевать.
«Мы на лодочке катались…»
Мы на лодочке катались,
Золотистой, золотой.
Не гребли,