ним подпоручик Давыдов, оставшийся не у дел после срыва астрабадского посольства. Давыдов достал бутыль водки, Кожин разлил уху. Чокнулись, выпили по стакану, закусили обжигающей ушицей. Заговорили о делах скорбных.
– Известия из степи и из Хивы день ото дня все тревожней – назревает большая война. Князь же оглох и не желает воспринимать никаких разумных доводов! Почему?
– Ответ на сей вопрос прост – князь понял, что у Красных Вод никакого русла Аму нет и в помине. А потому будет всеми силами стараться дойти до Хивы, хоть всех солдат положив, чтобы утвердить там наше присутствие. Надеется Аннибал наш кабардинский, что сие покроет все его просчеты и оправдает перед царем!
Помолчали, ложками орудуя.
– Волга сегодня есть Рубикон римский, ежели ее сейчас не переходить, можно избежать и поражения неизбежного, – вздохнул Кожин, от ухи отвлекшись.
– Может, Бекович и не проиграет сей войны, все же вояка опытный! – разломил краюху хлеба Давыдов.
– Проиграет, как пить даст, проиграет. И сам погибнет, и людей погубит! – качал головой Кожин. – Вот я письмо Аюкино ему переслал в надежде, что должные выводы сделает и поход с большим отрядом на Хиву отменит, заменив малым посольством. Но знаю наперед, что и письмо не поможет, ибо без ума голова – пивной котел.
– Давай еще по одной! – разлил по стаканам водку Давыдов. – И все же за удачу!
– Ну, будем!
Выпили, крякнули, корочками ржаными занюхали и снова на уху налегли.
Подкрепившись водкой и ухой, Кожин прямо на облучке писал письмо, которое должно было спасти его доброе имя. Писал его генерал-адмиралу Апраксину, откровенно намекая, что знает в отношении Бековича «слово и дело»: «Милосердый Государь, мой отец Федор Матвеевич. Доношу Вашему Высочеству, что в указе В. писано мне взять у капитана Черкасского Указ, который с ним послал Его Царского Величества, и оного мне не отдал, и путь мой со злом обращается, в который я не могу ехать прежде, не видя Его Величества, и Вашему Высочеству не донесши. Прежде же доношу и прошу, чтоб я в сем не погиб, что зело наша начинающая со злом. Первое то, что Хивинцы и Бухарцы узнали наши пути и собрались против войною. Через небрежение они узнали, что не посольство, но с войском, которое имели мы прошлого года, транспорт сделали и посадили в двух местах, где нет свежей воды, малым отменна от морской, и пески от моря потоплые, и вонь непомерная, где не можно никакому существу человеческому жить. И Г. Фон-Дер Вейде – полковник Коротояцкого полку, остался, и при нем от двух полных полков и других служителей здоровые в трехстах человеках, с небольшим, а в другие в два месяца к Богу пошли, а иные отходят в скорости, а в Тупкарагане и еще злее, так же Астрахань очищена, и купечество, что близь того, всех разогнали, а чего хотим искать ей не тайно, и нет ничего, чего ради прошу, чтоб я не оставлен Вашей отеческой милости, и от оных причин был бы я без опасти, а уже степной путь упоздан, и как господин князь Черкасский пойдет на Яик, о окрестных делах буду