ожидать, были хорошо проинформированы об аргументации депутатов и в первую очередь направили свои атаки на самый главный и важный документ всего дела – на письмо польского короля о привилегиях. Впрочем, сначала атмосфера на заседании не предвещала ничего подозрительного: король и члены Сената были настроены благодушно и встретили депутацию приветливо, но за внешней приветливостью и дружелюбием скрывались лицемерие и неприятие. Уже на первом заседании неожиданно поднялся один из сенаторов и заявил, что нужно «заслушать мнение генерал-губернатора Лифляндии». В зале повисла тягостная тишина, но потом раздался голос короля, повелевавшего графу Хастферу изложить свои взгляды на дело. Хастфер, верный пёс своего хозяина, благодаря ему поднявшийся из своего эстонского небытия и возведенный в графское достоинство, как и ожидалось, выступил вразрез с позицией ландтага и озвучил позицию центральных властей, которая сводилась к следующим пяти пунктам:
– оригинал письма отсутствует16;
– привилегии парафированы лишь королём, подтверждение со стороны польского сейма отсутствует;
– печатью польского государства письмо не скреплено;
– преемники польского короля Сигизмунда Августа – Стефан Баторий и Сигизмунд III – гарантии не подтверждали;
– шведский король Густав II Адольф в своё время высказывал сомнения относительно срока действий гарантий и просил лифляндцев представить ему документ, но лифляндцы этого не сделали.
Защиту позиции лифляндского ландтага осуществлял в основном Паткуль, Будберг вёл себя пассивно. Недаром президент редукционной комиссии Стенбок якобы как-то сказал Карлу XI, что «с Паткулем середины быть не должно: с ним надо либо сразу покончить и отрубить голову, либо произвести его в полковники и дать полк». Паткуль составил обстоятельную ответную записку, в которой по пунктам отвечал на выступление генерал-губернатора. Ландтаг недаром доверил своё дело этому человеку – Паткуль защищался смело, грамотно и отчаянно. По первому пункту возразить было нечего, но по всем остальным он дал аргументированный и решительный отпор.
Комментируя второй пункт правительственных возражений, Паткуль сделал довольно неосторожное заявление, вызвавшее в зале лёгкий шок и раздражение короля. Он сказал, что Лифляндия в 1561 году отдалась в личное подданство польскому королю как литовскому великому князю, потому что формального союза у Польши с Литвой в то время ещё не было. Таким образом, Лифляндия не вступала в юридически полноценный союз с польским государством, а всего лишь вошла в личный союз с литовским князем. Это было дерзким заявлением, потому что из него вытекал вывод о том, что и с Швецией Лифляндия тоже находилась всего лишь в личном союзе с королём, но не с шведским государством.
Последствием выступления Паткуля оказалась неожиданная болезнь Будберга. Паткуль продолжал в одиночку отстаивать интересы