какие-то свои дела. Называют фамилии, которые мне ни о чём не говорят, посмеиваются над чем-то своим. Ну и отлично. Может, вообще забудут, что я с ними в тачке? И меня сегодня пронесёт с выплатой долгов Саши-мудака?
– Ты чего вся зелёная?
Сероглазый оборачивается ко мне.
Мне неуютно под его взглядом.
Он симпатичный мужик. Поэтому и первая реакция была на него, как на красивого самца, а сейчас… Сейчас мне тупо страшно. А ещё хочется вцепиться ему в рожу. Как будто одного гада в моей жизни мало. Только Сашка – гад мелкого пошива, а этот – глобальный. ГлавГад, я бы сказала.
– Чего зелёная, спрашиваю? – не получая ответа, повторяет он.
– Алиночка, или как там тебя, отвечай, когда старшие спрашивают, – брюнет, прищурившись, смотрит на меня в зеркало заднего вида. – Или тебя вежливости не учили?
Рот сам открывается, и из него вылетает:
– Есть хочу.
– Богдан Сергеевич, смотри-ка, а у кого-то аппетит разыгрался. Здоровая баба, не теряющая себя в сложной жизненной ситуации, на вес золота нынче. Одобряю.
Черноволосый верзила ржёт, но не его шеф.
– Притормози на заправке, Мак, – говорит спокойно.
Минут через семь водила сворачивает вправо. Оба выходят, я втихаря дёргаю ручку. Закрыто. Ну, это ожидаемо.
Смотрю на мир сквозь тонированные стёкла.
Интересно, если заору, кто-нибудь услышит? Или в этом гробу шумоизоляция?
А если услышат, помогут?
Это уже другой вопрос.
Наконец, мудаки возвращаются. Следующие пятнадцать минут я давлюсь хот-догом и кофе. Кофе, если честно, я не особо люблю. В своё время наработалась в кофейне, упилась на десять жизней вперёд. Предпочла бы простую воду, но меня не спросили.
– Что надо сказать? – ехидно интересуется верзила, подгазовывая.
– Спасибо, – бурчу.
Если думают, я в реверансах приседать начну и благодарностях рассыпаться, ошибаются.
В любом случае, голод заглушен. Только мне главное не обольщаться. Это не забота и не внимание, это беспокойство о себе, чтобы я не наблевала или не вырубилась, когда кто-то из них заберётся на меня первым.
Кто ж это будет?
Кажется, я снова зеленею от подобных мыслей.
Я не знаю, сколько нам ехать, куда мы вообще прёмся, сколько ещё у меня времени, чтобы смириться с участью вещи, если такое в принципе возможно, вот это и напрягает сильнее всего.
Неизвестность – это страшно.
– Да расслабься ты, – это снова бугай-Мак.
Легко сказать.
Зыркаю на него и отворачиваюсь. Пошёл он. И Саша пошёл. Все они могут катиться в известное место.
Впервые за прошедшее с отъезда от дома время хочется закрыть лицо ладонями и разрыдаться.
Кажется, реальность, наконец, до меня дошла.
Но я держусь. Не хочу раздражать их ещё сильнее.
Саша мне не раз популярно объяснял, что «бабские слёзы никого не интересуют, а только раздражают». Зачем мне ещё сильнее раздражать этих двоих?
Мне надо побыть хорошей девочкой, как они и сказали, и найти способ выбраться из