Ива подругу. – Как будто он любимый избранник Создателя, и все мечты только и делают, что, толкая друг друга, спешат осуществиться ему на радость.
– Да. Он избранник, только не всем дано понять, – сказала Вешняя Верба. – Ой! Как же страшно жить под дорогой! А в столице многие живут совсем рядом с такой дорогой и привыкли. Я бы не смогла так.
– Смогла бы. Я же привыкла, когда жила в «Городе Создателя». Привыкаешь ко всему очень быстро.
На волосах бабы Вербы был повязан тёмно-синий платок в белую крапинку. На ногах такие древние, не по размеру, изжёванные кожаные сапоги, что выкинь их на дорогу, и бродяга с брезгливостью обойдёт. Она сердито оглядела Вешнюю Вербу из-под нахлобученного платка. – Пошли! Хватит рты разевать, а то птица нагадит прямо в рот. Или кто выкинет что из машины на ваши головы.
– И на твою тоже! – задерзила вдруг Вешняя Верба. Ива, чтобы отвлечь гнев старухи, спросила по-свойски у бабы Вербы, – Дорога теперь соединяет столицу с новым «Городом Создателя»? А то прежде был только окольный путь и очень далёкий. К нам начальство из столицы долго добиралось. Обычно. Так папа рассказывал. А ведь он тоже строил эту дорогу, – добавила она не без гордости за отца.
Старая Верба ничего на это не сказала. Она повела девушек в заросший двор, к обкрошившимся ступеням, сказав, – Осторожнее, калеки, тут ступень одна провалилась.
– Кто это калеки? – опять разозлилась Вешняя Верба.
– Вы обе, – ответила старуха. – У одной телесная хворь, в коей она не виновна, а у тебя хворь, которую ты сама же и взрастила в себе. Не того ты себе выбрала! – голос был повелительным и каким-то неприятно-жестяным, показавшимся Иве очень странным.
– С тобой не посоветовалась, – огрызнулась Вешняя Верба.
– Твоя любовь к жестокосердному человеку не любовь вовсе, а зависимость, болезнь души. Тело же увлекается душой за собою, как моя коза волочит за собою деревянный кол, если вырвет его из земли. Я коз прежде привязывала к такому вот колу, когда они на лугу паслись, – пояснила баба Верба. – Капа, как и положено паразиту, душу твою доит, как я своих коз. Молоком юным опивается, а потом надоешь, зарежет без жалости. Фигурально выражаюсь, понятно. Сожрёт тебя недоля, как выкинут тебя, дуру.
– Ты откуда можешь знать, что он жесток? – Вешняя Верба пошатнулась, попав ногой в ту самую провалившуюся ступень. Бабка ловко и сильно её поддержала. Вешняя Верба продолжила, сильно задетая словами старухи. – Он ни разу меня не обидел. Только ласку, только подарки и видела я от него.
– И я своих коз поила, кормила, шёрстку чесала. А где они теперь?
– Где? – спросила Ива. Они вошли в темень комнаты. Сразу не было видно ничего, кроме мутного окна.
– Отдала тому старику, что на пристани. Думала, пусть молочко свежее пьёт. Сена мне добрые люди напасли целый сарай на зиму. А летом лугов-то вокруг! Не исходишь их и за день. А он их порезал, да продал мясо на базаре. Вот ведь тупой жесткач! – Трудно было не отметить её современных словесных