Сирень не радовала сама по себе. Не в любовники же родного сына она выбирала. Мужик – дрянь. Вот что она впечатала в свой внутренний информационный лист, в который и будет теперь заносить его достижения и его промахи с ошибками. Пусть постарается, чтобы её разубедить в таком мнении. Пусть послужит. Денег и должностей она ему зря не отвалит только потому, что дала ему тело, дыхание, существование. Всё прочее дали чужие люди, сделавшие его необратимо уже чужим. Старый Вяз, вроде бы, человек чести и безупречного служения. Он трудолюбив и добр. Он человек, своими руками выращивающий себе фрукты и овощи в собственном не маленьком саду, угощающий ими местных детей, никого не обидевший напрасно ни словом, ни поступком, отчего-то вырастил и воспитал чудовищного эгоиста. Чёрствого и жадного, в будущем весьма опасного властолюбца. Стоит ли ей пополнять ряды таких вот властолюбцев ещё одним экземпляром? Она задумалась. И решила, стоит. Почему это прочие из кожи вон лезут, чтобы пристроить своих родных ничтожеств куда повыше, а её единственный сын, рождённый по любви, будет вечно угнетён ими, этими ничтожествами?
С того самого дня, как и возник перед нею в её служебных апартаментах давний возлюбленный, Сирень лишилась внутреннего покоя. Того, что в её возрасте дороже и самой должности, ценою целой жизни заработанной, – должности главной магини женских Храмов Утренней Звезды. Женских не в том смысле, что туда допускалось лишь женское население. Отнюдь! А потому, что служили там магинями женщины. Они отвечали за деторождение, взросление, за юность. А зрелости, мудрости были посвящены Храмы Сияющего Солнышка. Там ответчиками перед лицом Создателя были и магини женщины и маги мужчины.
– Сирена моя! – воскликнул он в своей, когда-то её умилявшей, преувеличенно эмоциональной манере. А теперь она показалась ей ненужным фарсом. – Не буду лгать, что ты ничуть не изменилась. Но ты узнаваема с первого взгляда.
– Ты тоже, – процедила она, скрывая дрожь и сильное волнение.
– Не стоит так напрягаться, Сирена моя. Чего ты ощетинилась своими нажитыми иглами? Как кактус.
– Какой ещё кактус?
– Цветок такой растёт на моём континенте, где пустынные совсем места. Колючий, но пьянящий своим соком и красиво цветущий. Бывает, что и раз только в жизни. Да вот совсем как ты. Какая ты стала кругленькая, словно вся из шариков сделана, голова серебряная, а глаза прежние, из тёмного огня. Не угас твой темперамент, моя сдобушка. Не знаю, правда, на что ты его теперь расходуешь. Поскольку как я наслышан, мужчин ты на дух не переносишь.
– От кого наслышан? Через океан рыбы, что ли, весть передали своими немыми ртами? – не принимала его шуток суровая Сирень. – И слово какое изобрёл – «сдобушка»! Вроде хлебной завитушки, что ли, какой малых да старых радуют? На старика ты не похож. Всё тот же. Хотя исхудал ты сильно. У тебя имя-то какое теперь? Ты же их постоянно меняешь, имена свои. Прежде Лавром был.
– Зови