основному руслу современной им литературы.
Считая своим учителем Кузмина, Радлова склонна была отдавать поэтическое первенство Блоку. «Как блестяще и победно успокоенные 20-е годы прошлого столетия мы называем Пушкинским временем, так наши потомки с правом <…> назовут наши будущие годы временем Блоковским», – писала Радлова в 1920-м[53]. Здесь звучат любимые идеи Радловой: столетнее возвращение, трагизм момента и еще любопытное представление о перспективах, открывающихся перед современностью. Эти слова были прочитаны их героем; тетка Блока, наверняка вспоминая его собственную реакцию, характеризовала эту статью Радловой как «краткую, но очень значительную»[54].
Поэтический сборник «Крылатый гость» (1922) завершался апокалиптическим видением, которое сегодня, ровно сто лет спустя, осуществляется в деталях:
Скоро во всем широком мире
Не останется ни одной незамутненной реки.
И синим куполом опрокинется небо,
А земля задохнется под стеклянным колпаком,
И не будет больше ни травы ни хлеба,
Полынь-звезда засияет синим огнем.
И двинется двинулся надвигается лес шелестящий…
Текст «Повести о Татариновой» (1931) написан на основе профессионального знания документов начала XIX века. Очевидно, что автор работал с исторической литературой и, возможно, с архивными источниками. Особо влекло Радлову загадочное послание Алексея Еленского, камергера и скопца, в 1804 году направившего в кабинет Александра I свой проект обустройства России.
Жизнь этого интеллектуального Калиостро уникальна даже для бурной российской истории. Советский автор причислял Еленского к числу «передовых идеологов России», чья деятельность была связана «с социально-идейным творчеством народных масс» и чью «эстафету» потом десятилетиями несли русские революционеры. «Какие же достижения обещал свободный народ на свободной, переустроенной для счастья земле!» – восклицательным знаком завершался ученый рассказ о политике-скопце[55]. И правда, если историки еще будут обсуждать вопрос, кто был первым русским революционером, то Еленский – один из самых подходящих кандидатов.
Разные историки приписывали ему разные тексты – масонские, старообрядческие, скопческие, теократические и революционные. Радлова, включившая обширные выдержки из послания Еленского в текст повести, заняла свое место в ряду изумленных его читателей.
В этом послании, касающемся военно-морских дел, а на деле предлагающем проект полного переустройства русской жизни, скопчество оставило себе уникальный памятник. Историческая достоверность того проекта, который цитировала Радлова, сомнений не вызывает; но его интерпретация, провоцирующая на самые рискованные аналогии, была и будет предметом для споров. Стилизуясь под масонство, скопческий дискурс претендовал на глобальную религиозно-политическую роль – роль государственной