не помешало разглядеть мельчайшие детали.
Объятое пламенем здание. Изъеденная огнем вывеска, что сорвалась с креплений и лежит теперь поперек распахнутой двери. На ней виднеются буквы из старого алфавита, в конце надписи проглядывает твердый знак. А в массивную раму снизу упирается спина человека в смешном шлеме. Лицо и руки его обожжены, но он из последних сил держит вывеску приподнятой, чтобы в щель под ней могли проползти испуганные люди.
– Пожарная экипировка в начале двадцатого века была далека от совершенства, ― прокомментировал черт. ― Уж мы старались, как могли, оттягивая данный прогресс. Но это не мешало подобным вам бросаться на огонь с голыми руками. Вот и вы тогда сгорели живьем. Полностью, до угольков. И это было очень-очень-очень больно. Но до самого конца вас так и не смутило, что вы спасаете семью ростовщика, который содрал с вас последнюю шкуру и не забыл даже при пожаре прихватить расписки по вашим долгам.
Он поставил новый слайд.
Теперь это было не фото. Скупые линии, примитивная перспектива и контраст цветов выдавали в картинке древний рисунок. Но, как и прежде, ничто не могло скрыть деталей, отсылающих на этот раз к Средним векам.
Всклокоченный бородач лежит на земле, прикрывая голову руками. Испуганные глаза широко раскрыты, губы искажены болью, а грубая полотняная рубаха порвана и испачкана в дорожной пыли. Сверху, ухмыляясь, стоят монгольские воины и тыкают в несчастного древками копий.
– Иго в самом своем расцвете. ― Захар с удовольствием закатил глаза. ― Отличное времечко было. Сколько дьявольских стартапов было запущено за эти триста лет. Но вот для вас персонально ― не лучший период. Как раз под самую раздачу попали: три раза захватчики по вашей деревне прошлись. Первый раз мамку снасильничали, второй ― ее же, пузатую, поколотили. А заодно и вас в утробе помяли, да так, что умом ребеночек не задался. Односельчане потом бастарда не взлюбили, хоть и не стали убивать дурачка. А когда мамка вздернулась от стыда, и вовсе распоясались. Пинка только ленивый не прописывал, когда вы со свиньями корыто делили. ― Лукавый с деланым сочувствием покачал головой. ― Вам, с такой судьбиной да отбитым умом, взять бы да возненавидеть весь мир. Так нет же! Когда монголы третий раз явились, а деревенские ушли в леса, вы их так и не выдали. Даже когда на копья вздернули и стрел забавы ради понатыкали. А ведь вы знали в том лесу каждую кочку, ямку и ягодный куст.
– Послушайте, ― черт хлопнул себя ладонью по лбу, словно его осенило, ― а может, вам это нравится? Быть терпилой? Может, вы ― мазохист? Кайфуете, когда о вас ноги вытирают?
Кирилл покачал головой. Затем задумался и спросил:
– Я ведь не один такой? Вряд ли бы вы так распинались, если бы я действительно являлся уникумом. Верно?
Захар молча отвел глаза. Кирилл кивнул:
– Значит, так и есть. Вы строите столько козней, насылаете столько бед. Трудитесь без сна и отдыха. А ваши аналитики тем временем едят свой хлеб совершенно незаслуженно.
Черт вскинулся:
– Объяснитесь.
– А