на первом ряду и внимательно слушала мистера Питтерса. Или делала вид. Я того не мог знать. Среди убого одетых ботанов она выглядела ярким пятном в своих пестрых платьях или цветастых пиджаках, надетых поверх маек и футболок. Файн – как мазок краски по серому фону полотна художника-абстракциониста. «Терпеть не могу современную живопись! И яркие пятна», – думал я, пялясь на нее.
Мазки и пятна. Они резали глаз. Они будто были придуманы для того, чтобы орать окружающей серости: «Вы нужны лишь для контраста, для того, чтобы оттенять меня, засранцы!» Кто-то другой из общаги наверняка бы сейчас сказал: «Слушай, чувак, признай, что с ее появлением жизнь и правда стала ярче?» Ни черта! Файн превращала в абсурд всё, к чему прикасалась. Кроме занятий по бухучету, где она изображала паиньку, покладистую студентку. Я всё гадал: почему она просила подсобить этого Энтони именно бухучетом?
Уверен, что по прочим дисциплинам она не парилась, прося списать или сделать за нее домашку кого-то из многочисленных корешей. Да, в круге ее общения было полно парней. Их в колледже училось больше, чем девчонок. Впрочем, как я заметил, ни с кем из них она не встречалась, не обжималась, даже не целовалась, если, конечно, это не являлось частью игр типа «Правда или действие» на вечеринках.
Как я уже говорил, жизнь в общаге пришла в движение. Новые кружки по интересам. Начиная с «Клуба сторителлинга2», где, по слухам, в основном обсуждались темы сексуальности персонажей книг разных эпох, и заканчивая «Обществом коллекционеров настольных игр» – она везде была одним из идейных лидеров. И если б в колледже ставили баллы за посещение неофициальных сообществ, то она, безусловно, стала бы первой. Первой во всем штате Висконсин. Куда бы я ни пошел ради развлечений, везде маячила эта стерва. Признаться, где-то очень глубоко в душе я сожалел, что отказался помочь ей с бухучетом. Ведь с той поры я был единственным, на кого стерва даже не смотрела. Она просто игнорила меня. И, при всем природном презрении к людям, это меня чертовски задевало…
Минуло еще полгода. Новые необычные вечеринки. Чтения перед памятником моего тезки Авраама Линкольна протестных стихов, древних сонетов и поэм, наложенных на рэп. Файн из любого перформанса пыталась сделать манифест. Высказывания против системы.
Любимым ее украшением был тот самый терновый венок. Странная вещь, в которой она выглядела больше как многорогая олениха, нежели Иисус Христос.
23 декабря. Вечеринка в честь праздника Фестивус3. Просмотр десятой серии девятого сезона сериала «Сайнфелд»4 под названием «Забастовка» для вдохновения перед «праздничным ужином».
В то утро перед вечеринкой я-таки принял решение пойти на примирение с этим гением и стервой Файн. Но быть посланным ею со словами: «Да иди ты! Поздновато одумался», – не входило в мои планы. Тут в голову пришла одна идейка, которая не требовала ни крупных вложений, ни унизительных «извини» с моей стороны. Первый раз в жизни я забыл о том, что держу рядом