Он грезил наяву, срывал сроки и отказывался сосредотачиваться на неинтересных вещах. Но никогда не ерзал, не метался и не тараторил без остановки. Если занятие ему нравилось, он часами сидел неподвижно. Скажите, какой дефицит мог все это описать? Какой синдром объяснял его особенности?
Версий было множество, включая недуги, связанные с токсинами, которые миллионами фунтов ежегодно попадали во все виды продовольствия в стране. Второй педиатр стремился подыскать наиболее подходящее для Робина «расстройство из, сами понимаете, какого спектра». Мне хотелось объяснить этому человеку, что все живые существа на этой счастливой планете так или иначе относятся к спектру. В этом его суть. Я чуть было не ляпнул, что жизнь как таковая – спектральное расстройство, бесконечная радуга, где каждый вибрирует на особенной частоте. А потом я возжелал ему врезать. Наверное, для этого тоже есть какой-нибудь термин.
А вот для навязчивого стремления ставить людям диа-гнозы в DSM[2] названия не найти. Странно.
Когда руководство школы на два дня отстранило Робина от занятий и привлекло к делу собственных врачей, я почувствовал себя последним динозавром. Ну о чем мне разговаривать с этими людьми? Синтетическая одежда вызывала у сына ужасную экзему. Одноклассники донимали его за то, что он не принимал участия в их злобных сплетнях. Мать погибла в аварии, когда ему было семь. Любимый пес умер от тоски несколько месяцев спустя. Разве найдется врач, который скажет, что этих причин недостаточно для беспокойного поведения?
Наблюдая, как медицина терпит неудачу в том, что касалось моего ребенка, я сформулировал безумную теорию: хватит исправлять живое. Мой мальчик был карманной вселенной, которую я не надеялся когда-нибудь постичь. Каждый из нас – эксперимент, и мы даже не знаем, какова его цель.
Жена нашла бы с врачами общий язык. «Никто не идеален, – любила она повторять. – Но, боже мой, до чего прекрасны наши изъяны!»
Будучи мальчишкой, Робин очень хотел увидеть Вегас-для-Хиллбилли. Три города, сросшихся в один, и двести мест, где можно заказать блины: разве можно такое не полюбить?
Мы покинули наш арендованный домик и проехали семнадцать миль по извилистой дороге вдоль поразительной реки. На это ушел почти час. Робин смотрел на воду с заднего сиденья, изучая быстрины. Это была его новая любимая игра: бинго дикой природы.
– Длинноногая птица! – вскричал мой сын.
– Как называется?
Он пролистал свой определитель. Я начал опасаться, как бы его не укачало в машине.
– Кажется, цапля…
Робин снова повернулся к реке, а через полдюжины поворотов опять:
– Лиса! Лиса! Папа, я видел лису!
– Серую или рыжую?
– Серую. Ух, какая!
– Серая лисица может забраться на дерево, если захочет полакомиться плодами хурмы.
– Врешь. – Робин отыскал нужную страницу в «Млекопитающих Дымчатых гор». Книга