осознание моего «я» клочками высвечивающего картины военного детства: девочка с матерью из Ленинграда, которая шьет на швейной машинке, посещение класса деревенской школы с матерью учительницей. Полная луна на морозном, ясном небе с непонятным, но страшным зверем на челе луны, а кругом белое сияние на снегох от лунного света.
Потом была весна 1942 года. Дядя Шура мамин брат, сидя на кровати в средней комнате горнице, играл на гитаре и пел с товарищем «Крутится-вертится шар голубой….». Брат мой старший Женя и младший дядя Володя с товарищами лазили по деревьям и доставали из птичьих гнезд яички. Большей частью в крапинку. коричневые и голубые красиво отличные от виденых ежедневно куриных на кухне у бабушки Арины.
Весной и летом брата Женю заставляли гулять со мной, сидящим в коляске, что и помогало развиваться кругозору при виде разоряемых птичьих гнезд. в катящейся под уклон от улицы по проулку к озеру. С бегущими рядом братом и его сверстниками и хохочущими над моим ревом от страха, что коляска вместе со мной утонет в озере.
Отметила детская память и приезд к тете Фекле-маминой сестре, живущей в доме напротив нашего дедовского дома, двоюродного брата Феди-фотографа из районного городка. Он был болен чахоткой, и на фронт его не взяли, как его отца дядю Андрея и брата Степана. Поезд, на котором их везли на фронт, разбомбили, и это было первым реальным фактом, вторгшимся в нашу семью, позволившим мне понять, идет война, и там убивают людей, хотя ни дядю Андрея, ни брата Степана не помню. К осени, дядя Володя 14 –летний парень высокого роста уже убирал урожай со сверстниками и женщинами. Так его сестра, а моя тетя Маруся обучилась на трактористку. Дядя Володя возил со сверстниками зерно в ящиках на бестарке-4-х колесной повозке, рама и борта которой были собраны из деревянных брусьев или оцилиндрованной березы или осины для облегчения повозки, в которую запрягали двух коней или быков. Когда запрягали коней, то к дышлу – продольному тяговому элементу, опять же оцилинрованному сухому стволу дерева, закрепленному к оси передних колес через поперечину с кольцами, крепили постромки кожаные, идущие от хомута для одной лошади или хомутов для двух лошадей. Если в повозку впрягали быков, то к другому концу дышла крепили ярмо на двух быков, а каждого быка подгоняли к ярму и, держа за рога, заводили шею быка в ярмо с одной стороны внешней, затем опускали занозу металлический прут, ограничивающий шею быка с наружной стороны. Вот так в льняных мешках с поля зерно перевозили на ток-участок, покрытый навесом, где зерно сушилось воздушным способом, зачастую многократным перелопачиванием с одного места на другое, а также от зерна отделяли мусор-шелуху, земляную пыль. Затем зерно, а в наших лесостепных местах Западной Сибири полосой по 100 км от Транссибирской железнодорожной магистрали в основном выращивали пшеницу, снова засыпали в мешки и большей частью свозили на элеватор в район. Что оставалось колхозникам в те военные годы, наверное, ничего, так как однажды брат Женя с дядей Володей и с товарищами привезли на санках детских, которые тащили за собой по снегу бочку деревянную с крышкой, наполненной соленой водой из озера, отстоящего километров 20 от нашей деревни Ночка. Бабушка упарила воду на плите, и осталось белой соли миска литровая из бочки соленой воды в 200 литров. В обед за столом на кухне от входной двери сидели все по порядку, в торце стола дедушка Семен на табуретке. На скамейке вдоль стола от дедушки бабушка Арина, дядя Володя, брат Женя, тетя Маруся, мама Оля, и я Дед Семен в больших выпуклых очках, напротив его в углу стоит на полочке икона. Слева от деда окно большое, выходящее на крыльцо, ведущее в сени дома. На столе большая чашка глиняная с чищенным отваренным картофелем в большом чугуне, другая чашка с квашеной капустой, здесь же стоит крынка глиняная с молоком и мисочка с солью. На столе лежат деревянные ложки, которые являются одновременно мини-блюдцами. Потому мало кто набирал в ложку картошки на один глоток. А кто, взяв целую картофелину в ложку, посыпал солью один бочок на один укус, потом, прожевав, повторял действие до тех пор, пока не съедал всю картофелину с ложки. Повернувшись к иконе в углу, дедушка и бабушка, прочитав короткую молитву и перекрестившись, берутся за ложки, вместе с ними делают это и другие сидящие за столом. Картофель, подсоленный давно не виданной солью, запивают из кружек молоком, налитым из 2-х литровой крынки. Перед тем, как поставить крынку на стол, она переносится с подоконника на стол и сверху молока снимается ложек 5 или 6 сливок, которые всплывают, потому, что они легче, как всякий жир по сравнению с молоком, где вода и белки. За 5 -10 дней сливки, хранящиеся в посуде, превращаются в сметану. Ее переливают в маслобойку-пахталку, состоящую из бочонка высотой 800 мм и диаметром 300 мм с крышкой, в которой просверлено отверстие диаметром 30 мм. Крышка надевается на деревянный стержень. установленный внизу на крестообразный взбиватель, состоящий из врезанных в паз двух дощечек. Крест со стержнем опускают в сметану, крышка выступом садится на края бочонка, стержень креста выступает на 200 мм выше крышки, Начинают двигать крест за стержень вверх-вниз. По стержню вначале видно как сметана разжижается, потом густеет, потом снова разжижается, и в ней появляются мелкие шарики масла величиной с маковое зернышко. Наконец ход стержня утяжеляется. Это на кресте налип кусок масла, образуемый из непрочных вначале кусочков. Масло