в восемь легко пронзала стрелой летящую птицу. Няньки пели знатной воспитаннице длинные песни, учили вышивать шёлком и серебром, читали благочестивые аяты из Корана. Она затыкала уши и сбегала от их назойливых нравоучений. Малика и пяти минут не могла высидеть в покоях своей мачехи Райхибики – от разговоров про наряды, украшения и мужчин у неё начинала болеть голова. Отец показывал, как держать лук, метать аркан, различать следы животных, и девочка со всей страстью отдавалась его науке.
Противоречивое воспитание отразилось в натуре девушки, как день и ночь, она оказывалась то дерзкой и жестокой, то ласковой и чувствительной. Поистине, в ней – дочери степей – слились воедино две здешние стихии: вода и ветер. Будь жива её мать Айбика, всё пошло бы по-другому, ведь зачатки женской прилежности в девочке имелись от рождения. Взрослея, она переменилась бы наверняка, только постоянно подогреваемое отцом пристрастие к мужским занятиям перебивало в малике всё девичье. В свои недавно исполнившиеся пятнадцать лет, в возрасте, когда большинство сверстниц уже укачивали своих детей, Сююмбика больше напоминала мальчика-подростка. Тонкая, натянутая как струнка фигура наездницы ещё не обрела прекрасных женственных форм, а густые чёрные косы прятались от посторонних глаз под большую шапку, чтобы при скачке не мешал даже малый завиток.
Любящий отец не хотел замечать недостатков, он видел лишь необыкновенно привлекательные черты девичьего лица и газельи глаза, пленявшие живым блеском. Только сейчас ему следовало взглянуть на неё глазами ханских сватов, приближавшихся к его улусу. А изнеженным казанским вельможам может не приглянуться медный оттенок кожи Сююмбики, и то, как она хмурит брови, неосмысленно подражая ему. Его дочь в мужском наряде, порывистая и резкая, казалась юным джигитом. Но Юсуф не мог сердиться на любимицу за её вид, однако с лёгкой улыбкой заметил:
– Сююмбика, ты совсем забыла о нарядах, прислужницы жалуются, что ты не хочешь носить туфли, платья, украшения лежат в твоих шкатулках нетронутыми. Ты уже взрослая, доченька, следует одеваться, как подобает девушке твоего положения.
Слова отца пробудили в малике тот воинственный пыл, с каким она явилась к пологу его юрты. Она пришла бороться за свою независимость, за право оставаться первой и единственной в сердце ногайского беклярибека, и теперь, вырвавшись из его объятий, с вызовом спросила:
– Для чего мне украшения и наряды, повелитель? Зачем я должна быть красивой? Красотой не оседлаешь коня и не собьёшь сайгака!
Беклярибек смутился, словно дочь загнала его в тупик.
– Красота нужна, чтобы рассеять мрак вокруг себя, вознестись над всеми подобно звезде! – Ему с трудом давались и назидания, и поэтические сравнения, но дочь следовало убедить в том, о чём другие девушки знали с детства. Это всё-таки его вина, что Сююмбика не крутилась весь день перед зеркалом, не ахала восхищённо при виде бархата и шелков. Теперь он намеревался возродить в ней