сказал, стараясь ее утешить:
– Значит, не придешь, Мэгги? Хочешь, я принесу тебе кусочек рулета, когда съем свой, и дрочёну, и разных разностей?
– Хочу-у-у, – протянула Мэгги, чувствуя, что жизнь становится несколько более сносной.
– Хорошо, – сказал Том, выходя. Но у самых дверей он снова обернулся и добавил: – А все же лучше спускайся, знаешь. Там на десерт – орехи и настойка из буквицы.
Когда Том ушел, Мэгги перестала плакать и задумалась. Его участливые слова немного смягчили ее горе, а орехи и настойка стали предъявлять свои законные права.
Медленно поднялась она с пола, усыпанного прядями срезанных волос, медленно спустилась вниз. Здесь, прислонившись плечом к косяку, она заглянула внутрь, когда дверь в столовую приотворилась. Она увидела Тома, и Люси, и пустой стул между ними, а рядом на столике дрочёну. Это было выше ее сил. Она проскользнула в комнату и направилась к своему месту. Но не успела она сесть, как пожалела об этом, и ей снова захотелось очутиться наверху.
При виде ее миссис Талливер чуть не хватил удар: тихонько вскрикнув, она уронила большую ложку, которой набирала подливку, прямо в блюдо – с самыми неприятными последствиями для скатерти. Кезия, не желая волновать хозяйку в то время, когда та режет мясо, не открыла ей истинной причины того, почему Мэгги отказалась спуститься вниз, и миссис Талливер думала, что речь идет не более чем о приступе упрямства, за которое Мэгги сама себя наказала, лишившись половины обеда.
Возглас миссис Талливер заставил все глаза обратиться туда, куда был устремлен ее взор; щеки и уши Мэгги запылали огнем, а дядюшка Глегг, седой добродушный джентльмен, воскликнул:
– Ну и ну! Что это за маленькая девочка? Да я совсем ее не знаю. Уж не на дороге ли вы ее подобрали, Кезия?
– Гляди ты, ведь это она сама обрезала себе волосы, – вполголоса сказал мистер Талливер мистеру Дину и от души рассмеялся. – Видели вы такую негодницу?
– Ну, мисс, и смешной же у тебя теперь вид, – заметил дядюшка Пуллет; и вероятно, ни разу в жизни слова его никому не причиняли такой острой боли.
– Фи, как не стыдно! – громко произнесла тетушка Глегг тоном самого сурового порицания. – Маленьких девочек, которые стригут себе волосы, следует сечь и сажать на хлеб и воду, а не пускать за стол вместе с дядюшками и тетушками.
– Да, да, – подхватил дядюшка Глегг, желая обернуть эту угрозу в шутку, – я думаю, ее нужно отправить в тюрьму, там ей остригут остальные волосы – вот и подравняются.
– Она стала еще больше похожа на цыганку, чем раньше, – сказала тетушка Пуллет с жалостью в голосе. – Какая обида, сестрица, что девочка такая смуглая; мальчик-то беленький, ничего не скажешь. Боюсь, как бы ей это не повредило в жизни.
– Она гадкая девочка и хочет разбить своей маме сердце, – проговорила миссис Талливер со слезами на глазах.
На Мэгги сыпался град упреков и насмешек. Сперва ее щеки вспыхнули от гнева, который на некоторое время, очень ненадолго, дал ей силы для внутреннего