с огнеметом или мельтаганом, в каждой комнате – человек со штыком. Leman Russ'ы прорывались сквозь здания, их пушки пылали, пробиваясь сквозь колонны вражеской пехоты, а Basilisks пробивали небо над головой, когда их снаряды били с яростью самого Бога-Императора.
Но это имело так мало значения.
Сколько бы раз предателей ни разбивали в пыль, они продолжали наступать. И тогда Предатели Астартес подняли свои тяжелые орудия; разрушительные "Хищники", "Виндикаторы" и "Дефилеры" прорвались сквозь дым сражения и врезались в ряды кадианцев. К этому моменту внимание имперской обороны сместилось с "не допустить врага в Каср Драк" на "вывести как можно больше гражданских". Вот что делали гвардейцы, то, что они делали всегда: они держали линию. Каждая минута, оплаченная их собственной кровью, была лишней минутой, чтобы вывести мирных жителей. Тихос был уверен, что за каждого убитого кадианца они убивали десять врагов.
Но против такой численности, против такой всепоглощающей ненависти и ярости их позиции оказались несостоятельными. Крида не было рядом, чтобы помочь им, не было и Астартес, так что в конце концов линия прорвалась. Не в повальном бегстве, а в упорядоченном, ступенчатом отступлении; каждая рота, каждый взвод отступали, прикрываясь другими, танки отходили назад, отстреливаясь от наступающего врага.
Именно во время отступления роты Тихос был отделен атакой мутировавших огринов, что заставило его спуститься в переулок, где он нашел Ари, свою младшую сестру, зажатую в обломках их дома.
"Я думал, ей удалось выбраться". тяжело сказал Тихос, сильно вдыхая через нос, пытаясь успокоиться. "Я думал… Я думал, что мать вытащила их обоих. Но в их хаб-блок попал шквал ракет, и она оказалась в ловушке. Мать была мертва, поэтому я изо всех сил старался вытащить ее".
Он рассказывает брату Акиосу обо всем, что произошло: как он пытался откопать ее из руин их дома, изо всех сил копаясь в обломках и грязи на своем пути, с молитвами к Императору на устах, пока он копал и копал. О том, как Хищник Хаоса прорвался сквозь соседнее здание и, казалось, намеревался раздавить их обоих, о том, как артиллерийский шквал разбивается о дома вокруг них, о том, как…
Тихос не может заставить себя закончить фразу, всхлипы сожаления и печали заменяют его слова, а из глаз капают слезы. Осознав, что он делает, он поспешно вытирает глаза рукавом, а затем поворачивается, чтобы посмотреть на сидящего рядом Реклюзиарха, но видит, что гигантский воин-священник сидит, скрестив руки на своей обширной груди, а его глаза закрыты.
Моргнув в замешательстве, Тихос думает про себя "… Я, наверное, единственный человек во вселенной, способный усыпить Астартес".
Задумчивый вздох вырывается изо рта Акиоса, заставляя кадианца слегка подпрыгнуть, когда Реклюзиарх медленно открывает глаза, задумчиво глядя в зеленые лужи.
"Я понимаю, почему это беспокоит тебя. Потому что это горе мне хорошо знакомо, гвардеец Тихос". Акиос говорит скорбно. "Много раз за свою карьеру я сталкивался с тем, что мои братья выражали