Усы и брови. Советский политический анекдот. 1300 анекдотов из дневников и доносов современников
и Херлуфа Бидструпа. Благодаря этому, хотя я и застал только отголоски «живой» советской фольклорной традиции, модели советского юмора – и неподконтрольного государству, и порождаемые вполне сервильными публицистами и карикатуристами – были усвоены мною очень хорошо. Поэтому, когда во время учебы на историческом факультете мне надо было выбирать тему дипломной работы, я решил заняться тем, что я любил и, как мне казалось, хорошо знал. В итоге моя работа затянулась на 10 лет. Сначала курсовая, после диплом, затем я замахнулся на диссертацию про советские анекдоты, после защиты которой взялся подготовить сделанный по принципам научной публикации указатель сюжетов. За это время я очень сильно изменил свои представления о фольклорном жанре анекдота. Оказалось, что я хорошо ориентируюсь только в позднесоветской традиции, основанной на понятных двум-трем поколениям штампах. Из перестроечных сборников анекдоты, которые рассказывались в двадцатые и тридцатые годы, часто оказывались вытеснены поздним материалом, более понятным, хорошо соотносящимся с советским кино и массовой культурой. То, что в позднесоветском анекдоте фигурируют те же герои, что с обывательской точки зрения могли бы фигурировать и в довоенном, зацементировали подобное представление. Лицами советского анекдота для современного человека стали Чапаев, Штирлиц и Ленин. Очень характерна судьба последнего героя – естественно, анекдоты про него появились еще при его жизни, но они полностью были вытеснены «новым» Лениным, образ которого восходил к кинематографическим штампам: с конца шестидесятых годов из текста в текст начинает бегать, периодически забираясь на броневик, картавый бородач в кепке, совершенно не похожий на Ленина из довоенных сюжетов.
Между тем золотой век советского политического анекдота приходится на 1920-е годы, когда он становится основным жанром городского фольклора. Анекдот короток и мобилен, его воспроизведение не требует много времени, а значит, он легко вписывался в ускоренный ритм городской жизни. Стать фольклорным, жить, передаваясь из уст в уста, текст может, только если он одинаково понятен большому числу потенциальных носителей традиции. Советская власть позаботилась о политизации всех сфер общественной жизни, дав тем самым большинству городского населения необходимые для понимания анекдотов знания. Когда исчезла возможность свободного обсуждения повестки дня в прессе, анекдот стал одним из важных каналов обсуждения политики, давая возможность с помощью смеха справляться с давлением государства. «Политическим» он стал еще и в силу мнительности советской власти: любая насмешка над чем-нибудь, происходившим на советской земле, в советских воде и воздухе, трактовалась как акт политический, даже если ты шутишь про качество еды в столовых.
Анекдоты рассказывали на всех уровнях советского общества. Первые годы советского проекта на это смотрели сквозь пальцы. В период нэпа издавались сборники, про политический анекдот писали в Большой советской энциклопедии и советской прессе, у современников было ощущение, что заработала большая фабрика по производству анекдотов нового типа. Со второй половины двадцатых годов власти начали рассматривать рассказывание анекдотов как одну из форм политической агитации. Во второй половине тридцатых, если судить по судебно-следственным делам, за анекдотчиков взялись всерьез. Наказание за антисоветскую агитацию (АСА) и контрреволюционную агитацию (КРА) согласно десятому пункту 58-й статьи Уголовного кодекса не имело верхнего предела. Несмотря на это, развитие жанра не удалось остановить. Анекдоты стали меньше фиксироваться: ими перестали заниматься исследователи, их меньше записывали в личные дневники, но зато больше стало записей анекдотов в доносах-«характеристиках» и сводках о настроениях населения.
Во время войны власти несколько ослабили удила – анекдот на несколько лет сумел вернуться в советскую прессу. Сюжеты, привычные советским людям (всего-то: Сталина поменять на Гитлера), стали публиковаться в сатирических разделах газет и журналов. После войны пришел новый этап развития жанра: началась инфильтрация анекдотических традиций стран социализма. Проще говоря – часть сюжетов была переведена и получила хождение на языках стран народной демократии, а корпус советских анекдотов пополнился сюжетами восточно-германской, польской, болгарской и других традиций. Смерть Сталина и изменение законодательства способствовали дальнейшему развитию жанра: периоды оттепели, застоя и перестройки дали многие и многие сотни новых сюжетов.
Дешевые брошюры, по которым я знакомился с советским политическим фольклором, в большинстве своем оказались перепечатками нескольких доступных эмигрантских собраний. Были издания, составители которых не слизывали анекдоты из эмигрантских сборников, а пытались создавать что-то новое, но они сыграли неоднозначную роль в истории советского анекдота. Фольклорный текст вариативен, каждое его исполнение дает рассказчику возможность импровизировать. Это же дает составителю сборника анекдотов власть над материалом и право считать себя экспертом-анекдотчиком: как хочу, так и запишу любой сюжет. Это способствовало тому, что исследователи-фольклористы называют «загаживанием» традиции: составители таких сборников часто опирались на ложные воспоминания и собственные, часто довольно нелепые, представления о советской