о тебе я вспомнил вот почему. Меня тоже заманивают в Москву. Один старый “кореш” зовет в гости. Тоже экспат. Работает на лондонский банк. Говорит, что у вас миллиардером можно стать всего за один год. Неужели правда? Как ты считаешь, есть смысл попробовать? Может, нагрянуть к вам на недельку? Твой…»
Де Лёза я знал скоро двадцать лет. Первый муж давно сбежавшей от меня первой жены, он был старше меня. Мы не могли стать друзьями в обыденном смысле слова, но нас связывало что-то безвременное и оттого, видимо, неразрывное.
Родом из семьи дипломата, Арно не мог прижиться на родине, во Франции. И это тоже нас чем-то роднило. Получалось, что мы оба полуиностранцы. Когда он наведывался в Париж, надолго его не хватало. Французов, и вообще европейцев, он считал людьми омещанившимися. Слишком, мол, свыклись с тепличными условиями, слишком изнежены комфортом, благополучием. Отсюда и равнодушие, неумение понимать других, кто живет по-своему.
Примерно раз в год Арно заявлялся ко мне с бутылкой русской «Столичной». Сорт водки давно перестал быть брендовым, да и сугубо русским, не больше чем какой-нибудь русский «бренди». Арно отставал от жизни. Помимо водки, он приносил вино, коробку или две красного вина, которым запасался впрок, если планировал провести во Франции какое-то время. Вскоре он снова бросал винные запасы, разбазаривал свой погребок и отправлялся куда-нибудь подальше: в Тайвань – торговать вертолетами, а когда не получалось с вертолетами – то коньяком из французского города Коньяк или, на худой конец – антиквариатом, какими-нибудь древними сундуками или талисманами императоров. Ему ничего не стоило вдруг переехать на жительство в Китай, заключив брак с китаянкой. С тем же успехом он мог внезапно перебраться в Гонконг, во Вьетнам, в Сингапур, в Бирму. В Мьянме он даже застрял лет на десять, причем в самые беспросветные годы, открыв в недемократичном Янгоне ресторан, пару торговых фирм и превратившись в своего рода эмиссара, присутствие которого на месте упрощает жизнь другим, уже официальным гонцам с родины.
По отцу потомственный аристократ, правда с иезуитскими корнями, по матери протестант, он умел послужить доброму делу за одно спасибо, но знал цену деньгам и жил в достатке. И вообще, вел двойной образ жизни. Такой человек вполне мог бы работать и на спецслужбы. К тому же иезуиты всегда преуспевали в таких профессиях.
Я вновь задумался об этой стороне его жизни, когда из Мьянмы де Лёз вернулся в Сайгон, а точнее в Муйне, в очередной раз променяв одну страну на другую. Попытавшись заработать во Вьетнаме на гостиничном бизнесе, уже вскоре он переехал в Кабул, где развернул сеть булочных-ресторанов, предназначенных для обслуживания военного контингента, по его рассказам, разрастающегося.
Я поехал встретить де Лёза в Шереметьево через неделю. За ночь намело снегу. Уже третий день стояла оттепель. Снег на глазах превращался в лужи. За городом мокрый девственный снег не то лежал, не то плавал толстыми лепехами на поверхности непреодолимых луж.
Де Лёз