взболтав в своем сознании удивительную смесь, делилась с донной Агуэрой. Вы спросите, почему Создателю понадобились глашатаи, чтобы добраться до досточтимой синьоры Агуэры? Я не знаю, возможно, душа ее сама выбрала для себя подобную схему, но все происходило именно так.
Донна Пиа не стала томить ожиданием соседку:
– Грех прелюбодеяния выбрал Епископ в столь жаркий день.
– И как он справился? – встрепенулась Агуэра.
– Краснел и смущался всю дорогу, – хохотнула Пиа.
Донна Агуэра, недалеко ушедшая от Епископа в вопросах взаимоотношений с противоположным полом, вполне серьезно поинтересовалась:
– Как поняла ты этот грех?
– Скорее, из поведения проповедника, чем из его речей, следовало, что прелюбодеяние – это измена, прежде всего, самому себе, давшему душой обещание хранить верность Богу и нарушившему этот обет. От того-то епископ, изменяя Богу, интересовался более не проповедью, а… – Тут донна Пиа умолкла, но подруга подсказала:
– Твоим декольте.
Пиа устало кивнула:
– Да, слово Божье, которое доверено было ему, не смогло пересилить природу мужчины.
– Но ведь и ты, дорогая, должна была одеться поскромнее, – подумала Агуэра, разглядывая разрез платья Пии, – дабы не смущать бедного епископа, неровно дышащего на твои прелести с давних пор. Знать, и ты, пусть и столь невинным на первый взгляд образом, поддалась искусу прелюбодеяния.
Донна Пиа, словно уловив в молчании собеседницы истинную ее причину, поправила накидку и примирительно проворковала:
– Может, в том и моя вина, чуть-чуть.
Ей припомнилось такое же молчание подруги после проповеди епископа на тему почитания родителей. Кажется, тогда она сказала Агуэре, что знавала отца епископа, тот был тоже священником, строгим и непримиримым, воспитывающим единственного сына не просто в строгости, а в жесточайшей аскезе, и проповедь вышла искренней, но неправдивой. После сказанного о почитании, почитать совсем не хотелось.
Агуэра долго не могла добиться от Пии членораздельного вывода, и когда она, наконец, собралась с мыслями, то выдала приблизительно следующее:
– Почитание родителя, как и почитание Бога, без любви – иллюзия, обман себя и своего отца, или матери, не суть важно.
Агуэра в ответ отделалась одной фразой:
– Ну да, Бога то обмануть не получится, – и, нахмурившись, замолчала, прямо как сейчас.
Донна Пиа искоса поглядывала на подругу, а та продолжала безмолвствовать, наполняя сознание воспоминаниями из другого дня. То ноябрьское воскресение ознаменовалось проливным дождем, и синьора Агуэра, привыкшая встречать Пию около ступеней собора, вынуждена была прятаться под широким «зонтом» пальмы.
– Господи, да когда же он закончиться, – в голос бурчала она, разглядывая, как напитываются влагой полы длинной юбки.
Дождь прекратился ровно в тот момент, когда двери кафедраля распахнулись и на ступенях