глубокой ночи мириадами сверкающих звёзд сияют огни ночного города. Эти притягательные огни маняще мигают и таинственно влекут в бездну загадочной ночи. Ночью город затихает, окунается в сладкую дрёму. Лишь изредка этот царящий покой тревожит шум запоздалых машин, которые пролетают по пустынной дороге и исчезают, растворяясь в зыбкой темноте ночи. По сонным улицам города гуляет освежающий ночной ветерок, который на миг прячется в ветвях придорожных деревьев, играет ими, шелестя остатками засохших, давно пожелтевших листьев, потом улетает куда-то в глубокую даль, несётся к белеющим вершинам спящих гор.
Один за другим затухают мигающие огни ночного города. Лишь в некоторых окнах ещё горит свет, за этими окнами ждут кого-то… От тёплого света ждущих окон становится как-то светло и уютно на душе.
Глядя в окно на ночной город, Лэрэдо вспомнила легенду, рассказанную слепым каюром – стариком Романом. Как-то ехала она из Якутска на такси. Недалеко от маленького алданского посёлка на обочине дороги увидели старую супружескую чету. Старик был слепой, с палочкой. Жена его была одета в меховую доху, вышитую по краям бисером. Остановились и посадили стариков. Они так на перекладных по старинке добирались до Нерюнгри. Разговорились. Старик Роман был местным алданским эвенком, всю жизнь работал каюром в экспедициях. Жена его Евдокия – тоже эвенкийка, из Амги. Между собой старики разговаривали на певучем древнем языке эвенков, эти слова были полны ласки и особого тепла.
Как сам сказал, Роман ослеп давно, но был очень живой, шустрый, сухой, жилистый, обходился без посторонней помощи, даже ухаживал за пожилой полноватой женой, помогал сесть в машину, выйти из неё. Очень странно, что незрячий старый каюр точно знал, какую местность проезжали, за всю дорогу ни разу не ошибся. В этом человеке, всю жизнь прожившем в тайге и в дальних дорогах, была особая связь с природой родного северного края.
Евдокия была немногословна, лишь тихо улыбалась. А старик Роман был разговорчивый, говорил в основном по-русски, как-то протягивая и смягчая слова. Поговорили сначала о погоде, о современной жизни, немного «поругали правительство», как всегда. Потом разговор зашёл о Нерюнгри и о том, что бытует легенда, что местность, где построен город – «гиблое место». Старик Роман прищурил свои невидящие, мутные глаза, улыбнулся и сказал: «Ээ, нет. Это не так. Заповедное место и «гиблое место» по-эвенкийски имеют одинаковое значение. Это не «гиблое место», это «заповедное – запретное место».
Потом старый каюр продолжил: «Здесь у нас, в Южной Якутии, горы и сопки не всегда имеют названия. Может, когда-то имели название, наши предки дали им имена, но мы, потомки, забыли. Говорят, что сопка, где построен новый город Нерюнгри, называлась в былые, далёкие времена Амикан, что означает Медвежья. В те ушедшие в небытие века, когда эвенков было много и оленей было у них тьма-тьмущая, в эту заповедную местность приходили умирать священные олени, дарованные зажиточными эвенками Великим Духам местности. Олень – орон для эвенка, священное