поджатые хорошенькие губки девушки, спустился в гараж и сел в машину. Куда теперь? Сидеть в кабинете и делать вид, что работает, не хотелось. У должности были свои привелегии – можно уйти и не сказать, куда. Пусть шестёрки всё разгребают. «Поеду-ка я прогуляюсь», —Лёха завёл мотор и выехал из-под здания, щёлкнул шлагбаум, выпуская его тёмно-зелёный Рендж Ровер.
Парк «Сосновка» совсем не изменился – главную аллею обрамляли сосны, создавая приятную тень, а бабушки на деревянных облупившихся белых скамейках как коршуны охраняли своих беспечных внуков, делавших первые шаги через поребрик. Старушки подозрительно провожали глазами мужчину в деловом костюме и галстуке. Лёха привычно свернул направо на знакомую тропинку и прошёл чуть-чуть вглубь, к кладбищу, чтобы скрыться от навязчивых взглядов. Он прислонился лицом к дереву и закрыл глаза. Шероховатая грубая, как наждачная бумага, нагревшаяся за день, кора, не охлаждала горящий лоб.
Странно, он помнил всё в мельчайших подробностях, будто это было вчера, а не двадцать с лишним лет назад: девушка льнула к нему в вечернем сумраке, целовала, обнимала за шею, обвивала ногами, шептала: «Лёшек, я люблю тебя!». Её волосы пахли яблоком, её любимый шампунь, а на губах – привкус модного тогда клубничного блеска. Им было наплевать на всё и всех, на мелкий противный дождик, висевший в воздухе и превращавший хлюпающую под ногами грязь в непроходимое месиво. Они были вместе, любили друг друга, и больше ничто не имело значения.
Потом Эля, стройная и сексуальная, в красном облегающем платье, танцевала на какой-то тусовке с высоким противным парнем из Николаева, а Лёха, подвыпивший и ревнующий, порывался с ним подраться и обозвал её «шалавой». Она ушла в тот вечер с подругой, и на следующий день он не позвонил, как обычно, ища примирения. Она тоже не звонила, и это злило. Нинка видела, как Эля целовалась с этим чернявым козлом прямо на входе в метро. Нинка вообще пришлась тогда Лёхе очень кстати, постоянно попадалась ему на глаза, утешала, звала в кино, к себе домой, скоро заговорила о свадьбе. Он был просто дурак!
Что Эля сказала ему на прощание, тогда, на кухне? «Желаю тебе счастья!». Какая стерва может такое сказать, особенно после того, что только что произошло между ними? Что ему оставалось делать? Он кинул книжки в рюкзак и хлопнул дверью. Постоял, ожидая, что щёлкнет замок, и она позовёт его назад. Дверь оставалась закрытой, и внутри было тихо. Лёха накинул рюкзак на плечо и сбежал по тёмной лестнице, с вечно вывернутой лампочкой и запахом мочи. Потом перешёл двор, оглянулся, привычно нашёл на втором этаже третье окно слева, ожидая увидеть её силуэт. Обычно она стояла и провожала его глазами, но в тот вечер в окне было пусто, только облака отражались в стекле. Он прошёл сквозь изящные железные ворота и быстро зашагал к метро, больше не глядя назад.
Всё завертелось в вихре: подготовка к свадьбе, брачная ночь, когда он по-пьяни назвал новоиспечённую жену Элькой. Нинка никогда ему этого не простила, и на следующий же день изрезала все фотки на которых они с Элей были вместе на мелкие кусочки и выкинула в мусор. Дура, как будто он и так не помнил Элькино лицо. Потом Нинка забеременела, и начались скандалы и глупая, отупляющая, беспочвенная ревность. Наконец он не выдержал и позвонил