глаза, а здесь – самодовольная, чуть было не сказала «рожа» адвоката. Лицо, конечно. Собрала акварель со вторым вариантом – вроде смотрится.
Только после этого показала Биллу. Нужно сказать, что последнее время наши отношения несколько угасли. Мне очень не нравилось, что он утром валяется в постели почти до обеда, вечером допоздна торчит в своем баре. Что он там делает? Оправдывается, что не может выслушивать дома бабский треп. Зачем оправдывается? Я бы молчала, но он совсем мало работает, опять оправдание полосой отсутствия идей. Откуда возникнуть идеям, если совсем не работаешь? Но опыт у него большой, и я решилась показать второй вариант портрета. Реакция была уничижительная – детская шалость. Он даже не захотел выслушать мои возражения. Может быть, это действительно глупая выходка? Когда осталась одна, разревелась, с ненавистью посмотрела на свой опус. Но потом успокоилась – это мое видение мистера Томпсона. Впрочем, поняла, что показывать ему этот вариант нельзя.
Потом началась рутинная работа переноса всего этого на холст. С первым портретом провозилась более недели, показала только Риве – она одобрила. Второй закончила почти полностью за неделю, но потом еще работала несколько дней, выверяя блики солнца на костюме паяца. Солнце выходит из-за кустарника правее фигуры паяца, освещая ее сбоку и сзади. И это создало для меня большие трудности. Сомневалась, показать ли Риве… показала. Не ожидала такого смеха… Рива долго не могла сосредоточиться, чтобы высказаться. Каждый раз, когда начинала говорить, срывалась на смех. Наконец подняла кверху большой палец. Но не советовала показывать паяца Гарри.
Биллу законченную вторую картину не стала показывать. А первый вариант он осмотрел совершенно равнодушно. Внутренне я называла первый вариант портретом, второй – картиной.
Портрет мистеру Томпсону очень понравился. Он спрашивал, сколько должен заплатить, но Рива заявила, что это ее подарок Гарри за всю заботу, которую тот проявлял все эти годы. Я только попросила разрешения показать портрет в галерее. Когда заканчиваешь большую работу, – а для меня портрет и картина были очень трудной работой, – ощущаешь внутреннюю опустошенность. А тут еще и звонок Роберта. Когда он позвонил, я не смогла собраться, пролепетала что-то невразумительное. Потом поняла, что просит сохранить портрет Ребекки. Конечно, портрету, не Роберту же… Какое мне дело до него… Он привез портрет, говорил Риве красивые слова, нахваливал портрет, который, оказывается, та дама успела подарить ему. Опять они беседовали с Ривой, Билл по обыкновению, был в своем баре, а я молча сидела в стороне. Так и не поняла, когда он собирается вернуться и забрать портрет. Ну и пусть, он (портрет, а не Роберт) мне очень дорог. И снова после того, как ушел Роберт и мы с Ривой нашли место для портрета, я заперлась в спальне. Но глаза были сухие.
Глава VIII
Октябрь
Роберт
Мой приезд вызвал недоумение родичей. Нет, они были рады, что