ничего, хотя, кстати, тоже перестал есть мясо.
– Серьезно? Вот куда тебя занесло! Значит, как я понял, ты с теми, кто на словах против капитализма, осуждает «мир наживы». Мол, трудовой народ – справедлив и добр, а богачи – эксплуататоры, от них зло и порок. А ведь этому мифу столько же лет, сколько самому человеку. И сколько раз уж доказано, что это вздор, и вредный вздор. Да вы и сами, даже отказавшись от вина и мяса, пользуетесь всем, что дает экономика. Ездите в транспорте, едите не выращенный вами хлеб, болтаете по айфону…
– А разве вы сами растите хлеб или собираете машины? Ах да, вы же организаторы производства и обращения! Знаем мы эти теории! Бедные и эксплуатируемые сами виноваты в своем положении, генетически к нему расположены. Живут за счет преуспевающих и богатых, то есть фактически сами-то и есть эксплуататоры. Да, да, бесстыдно обирают тех, кто в Куршавеле платит за вызов девушки на два часа месячную, а то и годовую зарплату рабочих. Мы таких зовем каннибалами. С ними надо разбираться, и это, согласись, в ваших же корпоративных интересах.
И эту эскападу Магнер-старший терпеливо дослушал со спокойным и серьезным выражением лица, только морщинки у глаз выдали напряжение.
– Не боитесь, что вас причислят к экстремистам, со всеми вытекающими?
– Я думаю – могут, – согласился Гидон. – Когда кругом ложь, думать самому и говорить правду – уже экстремизм.
– Что одному правда, другому кажется ложью.
– Значит, ложь и правда для некоторых неотличимы? Потому и спят спокойно, хотя зачастую с психотропными средствами. Мы это знаем. И просто ждем, когда все поменяется, слепые сменятся на зрячих, поддатые на трезвых, мертвые на живых.
– Значит, потрясений не ждать? А пока будем учиться?
– Будь спок.
– Спасибо.
«Кто в юности не играл в радикала! – говорил себе Магнер, допивая в одиночестве бокал. – Вылупившегося птенца обратно в яйцо уже не засунешь. Ничего, пройдет и это, говаривал царь Соломон».
Каждая жизнь – борьба, и Магнер видел и осознавал, как Гидон борется, чтобы стать самим собой, получить право на собственную жизнь. Борется ни с кем-нибудь, а прежде всего с ним, с отцом, как библейский Иаков за место в истории боролся с Б-гом.
ПОВЕЛИТЕЛЬ ПУСТЫНИ
«Под вечер, когда жены выходят черпать воду», «когда наступает прохлада дня» – то есть, переводя язык Библии на привычный циферблат, в шестом часу пополудни – местность накрыл раскат величавой музыки, марш из «Аиды», падший ниоткуда, вроде как с самого неба. И мгновенье спустя с восточной стороны, из-за ближайшей горы, в черно-золотых нарядах, опять же оперного вида, показались ряды музыкантов. Они выходили из укрытия, подняв к небу серебряные трубы-хацоцры, ударяя в кимвалы и бубны, и стройной ритмичной поступью направлялись к лагерю. За музыкантами выступала живописная группа воинов, наряженных по-римски в светлые плащи и короткие юбки, с мечами