шёлка, дымящаяся чашка, трогательные бусинки на ноготке мизинца. Ани, знакомая каждой родинкой, каждой клеточкой доверчивого тела, но странно чужая под прикрытием полуопущенных век. Когда он понял, что просчитанная жеманность убивает желание тонуть в этом душистом атласе тела? В то утро? Накануне, когда почти физически ощутил мир их маленькой квартиры, разбитый двумя мониторами?
Смысл, заточённый в обречённости.
Он как раз выезжал с дворовой стоянки, проклиная страстность соседки с третьего этажа, заводящей себе любовников по принципу «лох парковки», когда прозвучал звонок. Нет, звонок прозвучал позже, он помнит, что застыл на перекрёстке. Ему сигналили, объезжали, крутили у виска, демонстрировали мощь среднего пальца.
«Анна, Анна, не может быть», – он только что вышел, привычно провернув ключ два раза. Он слышал шум воды, тихую музыку из душевого динамика.
Ани, сиренево-белое облако, розовый мизинчик, прижатый к чёрной дымящейся чашке. Ани, такая утонченная в своей фальшивости, такая холодная. В тот миг ему показалось, что из груди вырвался вздох облегчения, и он тут же начал распекать себя за жестокосердие. А трубка опять ожила и заговорила голосом отца:
– Ехать надо, сынок. Кроме нас, у Анечки нет никого.
Ехать? Куда ехать, почему ехать?
– Ты отпроситься сможешь? Жаль, что мне не по силам, не доеду в Колышлевск. Сынок? – голос отца зазвучал ещё тревожнее.
– Я сейчас приеду, папа», – Колышлевск, Аня, Анна Петровна, сестра отца, а он… Он уже рисовал картины собственный свободы, идиот.
Шеф долго не брал трубку, потом бурчал что-то невнятное. Из всего монолога понял – смысл неожиданно стал выбираться из оков: увольнение по приезде ему обещали в самых красочных выражениях.
Старенькая многоэтажка, где жил отец, почему-то удивила обшарпанными стенами. Не замечал как? Сбитые ступени, затхлость тёмного подъезда, голая лампочка на сером от пыли проводе перед самой дверью, шуршащие шаги.
– Сынок, – в выцветших глазах вина и тревога, – у тебя не будет проблем?
– Нет, папа, я договорился. Что случилось?
– Понимаешь, мне вчера позвонила Клавдия, Клавдия Олеговна, соседка Анечки.
– А почему ты мне сразу не перезвонил?
– Подумал, что не стоит беспокоить до утра, – отец смутился. – Пойдём в комнату, что мы в коридоре-то.
В тусклом комнатном свете следы отцовской немощи проступили с жестокой очевидностью.
– Не прибрано тут, – отец лихорадочно выхватывал что-то из груды разбросанных по всей квартире несвежих тряпок. Впрочем, он тут же бросал их в другое место.
– Не суетись, давай присядем, ты мне всё расскажешь, – Антон с силой усадил старика на разобранную постель.
Не замечал, не видел запустение такой некогда уютной родительской квартирки, эти грязные тряпки, скованность движений отца? Когда он был здесь в последний раз? Чуть больше недели назад, завозил продукты, даже чай пить не стал, Ани ждала его в фитнес-клубе.
– Рассказывать,