.

й хруст позвонков…»

      Ночь наступает под вкрадчивый хруст позвонков,

      Поздний прохожий, как мышь, забивается в угол,

      Длинное тёмное время дешёвых звонков:

      Трупы часами способны общаться друг с другом.

      Солнечный день – лишь пустой архаический миф.

      Сквозь перламутр проступают чернильные пятна.

      Перехожу на доступный полярный тариф —

      Он позволяет молчать совершенно бесплатно.

      Сусанин

      Иван Сусанин вёл поляков,

      Висела жизнь на волоске —

      Но позади остался Краков,

      Не говоря уж о Москве.

      Уж Польша Гитлером взята,

      Уж пала польская столица,

      И позади Ивана лица

      Как с глазуновского холста:

      Идут удмурты, вепсы, ненцы,

      Татары топают, чеченцы,

      Великороссы, меря, чудь,

      И не волнуются ничуть.

      Всё по проселочной дороге,

      Всё дальше, дальше от метро.

      Чернеет снег, как серебро,

      Медведи возятся в берлоге.

      Сквозь мрак и блеск, сквозь жар и стужу

      Ведёт Сусанин свой народ,

      И выпирает кость наружу

      От перегрузок и частот.

      Во мглу тараща страшный глаз,

      Сквозь смерть, и нефть, и жидкий газ,

      Который в ад течет по трубам,

      Ведёт, ведёт Сусанин нас

      И скалит розовые зубы.

      Подземный Иерусалим

      Посередине меж Белым и Чёрным морем,

      На полпути из Когалыма в Крым,

      Крысы сумели царство свое построить —

      Столицу назвали Подземный Иерусалим.

      Я там бывал проездом неоднократно:

      Хорошие цены, сервис, умные лица.

      Зимою тепло, летом довольно прохладно,

      Темнота напрягает первые минут тридцать.

      Потом привыкаешь, становишься на четвереньки,

      Тебе улыбаются девочки в шубках серых,

      Вскоре перестают саднить ладони, коленки,

      Легко находишь дорогу в любых пещерах,

      Роешься влажным носом в архейском грунте,

      Длинные острые зубы точишь о камни —

      Корни травы, нефтяной сладковатый студень,

      Кости кротов, остатки мышечной ткани.

      Время от времени с угольно-чёрного свода,

      Скрипнув во тьме, деревянный спускается ящик.

      Снаружи больше света и кислорода,

      Но лишь под землёй всё становится настоящим.

      Я там до отвала иным наедался хлебом.

      Кто там побывал, никогда не вернётся прежним.

      Над Градом подземным висит земляное небо —

      Плотное, прочное, вселяющее надежду.

      Веретено

      Мы за беседой праздною скучаем,

      Но пряжей слов живёт веретено.

      Бывает, нить потеряна случайно —

      И вот уже не вертится оно.

      Всё замирает, гаснут мира краски,

      И снова мы спешим заговорить,

      И так всю жизнь – как будто из опаски

      Порвать, испортить тоненькую нить.

      Охота

      Позвал я друга на охоту —

      Приятно побродить с ружьём.

      И рано утречком в субботу

      Мы вышли к городу вдвоём.

      В тени деревьев покурили,

      Мешки и ружья сняли с плеч.

      Не торопясь, определили,

      Где будет правильней залечь.

      Эх, предрассветное затишье,

      Сырой травы спокойный сон.

      Бей точно в цель, моё ружьишко!

      Не подведи меня, патрон!

      В засаде ждать пришлось недолго:

      Глядим – шагает фраерок.

      Негромко хлопнула двустволка,

      Поднялся облачком дымок.

      Из-за кустов вспорхнули птицы,

      Метнулись в тающую тьму…

      А фраер наземь повалился —

      Полголовы снесло ему.

      Часы, штиблеты поснимали,

      Спустили фраера в овраг.

      Пиджак и галстук брать не стали —

      На что нам галстук и пиджак?

      Присели, выпили по двести

      И скрылись в утреннем лесу.

      Дружок