требовалась помощь.
Прохоров думал недолго. Будто решал, есть ли у него какие-то важные дела на вечер, или посмотреть, как две москвички будут разглядывать туалет на улице, ему хочется больше. Любопытство и жажда зрелищ победили.
– Поехали. Там как раз сейчас Петрович диспансеризацию проводит, назад меня подхватит.
Очевидно, Петрович – это местный врач или фельдшер. За зданием администрации я видела одноэтажное кирпичное здание с нарисованным на стене зеленым крестом. Должно быть, ФАП, вотчина еще неизвестного мне Петровича.
С Юлькой Прохоров поздороваться не забыл. То ли окончательно пришел в себя, то ли был настолько очарован ее красотой. Юлькиной красотой все очаровывались, вне зависимости от пола и возраста. Одни огненно-рыжие волосы до пояса чего стоили! А дополняли это великолепие точеные черты лица, тонкий нос, пухлые губы, бледная кожа с милой россыпью веснушек на щеках и огромные зеленые глаза в обрамлении пушистых темно-рыжих ресниц длиной в полметра и двух тонких бровей такого же цвета. Родись Юлька лет на триста раньше, ее непременно сожгли бы на костре, сейчас же замирали от восторга, впервые с ней встретившись. И даже изуродованные болезнью ноги не портили впечатления. Обычно, когда люди их замечали, они уже до того были очарованы, что на ноги просто не обращали внимания. Кто посмотрит на неестественно вывернутые колени, когда можно смотреть на ямочки на щеках?
В плане внешних данных мне повезло меньше: волосы и глаза были бледнее, ресницы – короче, веснушки, особенно летом, сливались в большие пятна, отчего в летнем лагере меня однажды обидно прозвали Курочкой Рябой. Мужчины никогда не оглядывались мне вслед, а женщины порой давали непрошеные советы о том, как можно вывести веснушки. Но я могла ходить, а потому завидовать сестре не было ни единой причины.
Юлька и староста болтали всю дорогу до маленькой деревни под названием Востровка. В основном болтала Юлька, а Прохоров зачарованно слушал, и мне не удалось выяснить никаких деталей ни об усадьбе, ни об Агате Вышинской, о которой до сих пор не было известно ровным счетом ничего.
Я же осматривалась вокруг. Если дорога, ведущая к Степаново, проходила через лес, то от Степаново до Востровки скорее через болото. Деревья здесь были не такими высокими, уже не сплетались верхушками над головой. Напротив, чем ближе мы были к Востровке, тем чахлее они выглядели. Тонкие, искривленные в разные стороны, они чем-то напоминали мне Юлькины ноги. Будто тоже с самого рождения, с первого семечка были поражены неведомой болезнью, росли вопреки природе, каждый день сражались за жизнь.
– Ой, а что с лесом? – спросила Юлька, разглядывая проплешины между деревьями.
– Так ведь багна тут, – пояснил Прохоров. – Торфяное болото. На таких густой лес не растет. А что вырастет, то погибнет от пожара. Когда торфяники горят – страшное дело. Огня не видно, все под землей, а живое гибнет. Только по запаху и узнаем, что снова горит. Погодите, в этом году жара только началась, скоро сами увидите, если тут задержитесь.
Юлька испуганно передернула плечами