я приехала, удлиненные резные листья только начинали рыжеть. Проклятье! Значит, валяюсь я тут не меньше недели. И это невыносимо обидно, потому как, выходит, я и мамин день памяти проспала, и шанс подержать в руках трактат Милезингера упустила.
Началось все там, в парке… После спора с противным желтоглазым мужиком, предложившим облобызать его грязную мантию. Брр! Потом мы гуляли с Вейном к фонтану, я зачем-то лежала на траве, и вокруг было много начищенных ботинок…
Я испуганно схватилась за запястье. Точно! Мне было больно, вот здесь. Я вспомнила, как прямо по коже расползалась паутинка странных черных вен. Она кололась, тянула жилы, заполняла рот горечью. И было страшно от мысли, что я умираю. А все вокруг шептались, что это Тьма меня карает, и значит, я заслужила.
Но вот она я – живая, с совершенно чистой кожей, утопаю в дурацком розовом зефире. Неужели мне все приснилось?
– Па-а-ап?! – проорала в приоткрытую дверь спальни.
Но никто не отозвался. Я медленно сползла с постели и, хватаясь за штору, двинулась к двери в ванную. Варх Всемогущий… Если я проспала неделю, то завтра уже учебный день! А я отдохнувшей себя не слишком-то ощущаю. Вот вам и «дополнительные каникулы». После такого отпуска еще отдыхать и отдыхать.
Плеснула в лицо ледяной водой и с силой потерла бледные щеки. Надо попытаться вспомнить. Итак, трава, ботинки, горящий контейнер Марисы… Желтые глаза. Недобрые, будто предвещающие беду.
Вот что я видела последним: тот надменный квахар с жутковатыми джантариками стоял на другом конце парка. А что было дальше, не представляю, потому как я зажмурилась от резкой боли и, видимо, отключилась.
Потом мне целую вечность снились неправдоподобные сны. В них был мужчина. Рычащий, нервный, сильный… Незнакомый и знакомый одновременно. С черными, как сама Тьма, глазами. С ним было и страшно, и спокойно. Но больше все-таки страшно.
Картинки из снов, что мелькали перед глазами, были такими стыдными и смущающими, что я потрясла головой, надеясь вытряхнуть их в раковину. Но они остались внутри, только шея сильнее разболелась. Гадство!
Эти ладони… Крупные, сильные, загорелые. Сжимающие нагло то, что сжимать совершенно не положено! И черные-черные глаза, в которые проваливаешься, как в межмировые воронки. И хриплая брань, сдобренная ярким столичным акцентом. Совсем уж нереальные фантазии. Мне такое никогда не снится, Вархом клянусь!
А еще запах… Сильный, пряный, дразнящий, дерзкий. И жаркое дыхание, оплавляющее шею. И губы, сжимающие кожу так яростно, словно проучить желают. А взгляд голодный такой, что страшно делается!
Незнакомый мужчина со мной, в моей постели, в родительском доме? Глупости какие. Этому должно быть какое-то объяснение. Нормальное объяснение, а не та чепуха, что лезет в голову.
И огромным багрово-синим кровоподтекам, осыпавшим плечи, бедра и шею, его тоже найти хотелось бы. Как и запекшейся крови под ногтями… Как и новой сорочке, перешитой, по ощущениям, из фермерского мешка…
Я накинула домашний халат и на дрожащих ногах спустилась в столовую,