хотела добавить я, но решила пока не торопиться с честностью, авось случится гроза и ударит молнией прямо в злосчастную стенку. Та развалится, а центр – перезагрузит эти мигающие цифры на экране. Но пока на горизонте ни тучки. Сдались мне эти кнопки. Хорошо еще, что Мадонна осталась жива, а то могла бы и затеряться в недрах агрегата с моими-то способностями портить вещи с первой попытки.
Все время нашего разговора Руби прилипалой стояла возле Макса и обнимала его за пояс.
– Traducimi18, – просила она после каждой моей реплики.
И Макс умело преображал мой несовершенный английский в превосходный итальянский.
– А-ha! – восклицала Руби.
А Макс пользовался своим ростом, подмигивая мне добрым врачебным глазом. Он сразу думал обо мне хорошо. Сразу-друг. Это вредная привычка, особенно, если видишь человека впервые. Ладно, прощаю. Возможно, когда-нибудь мне удаться простить и себя.
– I have to go to work. My room is your room for this vacations19.
– Ты меня что, бросаешь тут?
– I have to go20, – повторил он и снова протянул руку.
Вечером я никуда не иду. Руби объясняет про «тутти» и «кафэ», но я знаю эту уловку – придут все или не придут, вечер все равно состоится. Так что я прижимаю одну руку ко лбу, а вторую – к животу и отвечаю «но». Руби показывает, чтобы я шла в комнату, «дормирэ». «Си», отвечаю я и ухожу наверх. Шаг, еще шаг и я в одиночном раю. Закрываю за собой дверь и устраиваюсь у окна на прикроватной тумбочке. За меня достается рубиному мужу Джанни. Он сидит на террасе, курит и тоже никуда не собирается. Я бы ему подсказала пожаловаться на голову и живот, но запасы рубиного доверия наверняка иссякли на мне. Так что он встает, надевает рубашку, которую Руби принесла ему, и, как есть, в шортах и сланцах идет за ней.
Остаюсь наедине со сломанным центром и бдительными унитазами за стенкой, поднимаю с пола брошенный второпях блокнот и пишу:
«Ну, дом двухэтажный, две машины, два сына. Максимильяно знает английский, мне будет трудно общаться с остальными. Хозяйку (зачеркиваю) зовут Руби, хозяина (туда же) Джанни. Еще есть Фабио, это второй сын, Сильвия и Сеара – кто из них животные, а кто люди – до конца не разобралась. Руби видела мои распечатки, а словарь – нет. Кстати, я понимаю ее! Жить можно».
На новой странице рисую вид из окна: крыша, деревья, холм, кусты, дорога. Ставлю дату. С меня на сегодня все.
День первого утра
и пишины
Просыпаться в Италии страшноватенько. Но еще страшнее – делать это в первый раз. Что-то впилось в мою шею и обмоталось вокруг нее словно пуповина. Спросони кажется, что я на привязи и совершенно обездвижена. Сон не идет ни туда, ни сюда, да еще и это первое утро, когда вообще непонятно, где я, в каком углу дверь и почему окно на другой стороне комнаты.
Поворачиваюсь к свету, он всегда лучше, чем все остальное. Свет будет всегда. Только нужно открыть глаза, только нужно быть им. Я есть, ура. В окне небо. В комнате бело. Проверяю шею – на ней действительно цепь, цепочка с крестиком. Никак не привыкну, что меня покрестили.
Лёля при всей своей педагогической подкованности резко перестала понимать меня.