начала… возьми меня.
А нет. Понравится.
Впрочем, ждать, пока я выполню её просьбу, Настя не стала, взяв всё в свои руки.
– И в чём здесь манипуляция? – поинтересовался я, когда мы с Настей стали едины.
– Ты чувствуешь? Сейчас, когда всё обнажено, сейчас, когда ты полностью раскрыт передо мной. Разве плохого человека могут так любить? Так хотеть?
Серьёзно? Если бы Настя одновременно со своими словами не принялась двигаться, я бы, наверное, в голос засмеялся от уровня глупости ею сказанного. Но удовольствие, что я испытывал, не желало разбавляться смехом.
– Издеваешься? – схватил я Настю за талию, начав двигаться ей навстречу. Она в ответ обняла меня на шею, крепко прижавшись. – Хочешь сказать, что плохих парней не любят девушки? По-настоящему, до беспамятства. И я сейчас не раскрыт, я сейчас просто голый.
Никогда не жаловался на выносливость, но говорить во время фрикций оказалось непростым занятием. Дыхание сбивается, отчего предложения рубятся на фразы или отдельные слова, произносимые на выдохе. И если тембр голоса Насти в такие моменты звучит эротично, от своего хотелось провалиться от стыда сквозь землю.
– Хочешь сказать, я тебя не знаю? Или что я похожа на ту, кто поведётся на плохого парня? Девушки могут дать плохому парню, но не могут ему отдаться.
Что за бред?
– Настя, мы оба знаем, что это не так. Причём зачастую не так.
– Плевать! – импульсивно крикнула Настя прямо мне в ухо, порядком напугав. – Плевать, что ты знаешь. Это ведь манипуляция. Важно не то, что знаешь, а то, во что поверил.
Так не получится. А ведь уже сказал, что манипуляция работает, только пока цель не осознаёт, что ей манипулируют. Невозможно осознанно принять манипуляцию, если в ней не заложена выгода для тебя самого.
– Настя, это так не работает. И ты лучше меня это знаешь.
– Плевать, что я знаю! Я не могу так сильно любить ужасного человека, который недостоин стать отцом. Не могу! Слышишь! Никто не может.
Она заплакала. Не прекратив двигаться, даже ускорившись. Не отпустив меня, даже сильнее прижавшись, будто желая задушить. Я могу по пальцам одной руки посчитать количество раз, когда Настя лила слёзы. И лишь единожды это были слёзы горя, остальные – слёзы радости. Услышав её всхлипы, я испытал тоже самое, что и в прошлый раз – омерзительное чувство потери своей основы. Будто всё внутри тебя обрывается и падает куда-то вниз. Ощущение падения в бездну, где страшен не результат, а сам процесс. Инстинктивно борясь с ним, я ещё сильнее сдавил в руках талию Насти, цепляясь за неё, как за спасительную соломинку, и начал неистово в неё входить.
Если уж ты мне отдаёшься, то я возьму тебя без остатка.
.
.
.
Настя лежала на кровати, неотрывно смотря в потолок, в одну точку. Я сидел на краю кровати, повернувшись к ней спиной. Ноги касались пола, прохладный линолеум прекрасно контрастировал с остаточным жаром по всему телу, постепенно остужая меня, начиная со стоп.
– Это точно был передоз удовольствием, – заговорила Настя, наконец восстановив дыхание.
Я