рабов, было лишь важно – может ли он работать. И если нет, то – как это можно скорее исправить. Не привыкшего к такой жизни и подобному труду Ригзури спасала лишь его природная крепость и выносливость. Тяжело перенося жару и зной, он однако обладал хорошим здоровьем, что давало юноше преимущество перед многими, работавшими здесь уже несколько лет. Достаточно быстро юноша понял, что люди, оказавшиеся в этом месте, были пусть и не всегда дешевым, но расходным материалом. И чтобы иметь силы и возможность сбежать, ему необходимо умело маневрировать между своим переутомлением и плеткой надсмотрщика.
С того самого дня на площади Ригзури сдружился с другим купленным в этот день рабом – Топориком. Несмотря на столь же плачевное положение, тот духом не падал. Он с интересом приглядывался к «юнцу», как он про себя называл Ригзури. Парень забавлял его своей необычностью и неосведомленностью. И Топорик счел его подходящим партнером для побега.
В загоне, где они спали и принимали вечернюю похлебку вместе с другими рабами, Топорик и Ригзури старались бесед не вести, однако, когда работа сводила их вместе, они могли позволить себе перекинуться несколькими фразами.
– Скажи, как вышло, что у тебя так исполосована спина, – спросил однажды Ригзури у Топорика за чисткой стойл.
Тот ухмыльнулся:
– Я смотрю, ты долго продержался, и все же любопытство взяло верх. Не знаешь, за что дают сто плетей, да?
– Сто… – Ригзури передернуло. Он уже испробовал на своей шкуре, что такое удар плетью, и с какой легкостью она превращает в мясо крепкое тело. – Как после такого выживают?
– Не выживают, – хрипло сказал Топорик. – Это смертный приговор, который выносят провинившимся рабам. Рабов никогда не казнят. Это не принято. Их уморяет работа, а за сильные ослушания их забивают плетьми.
В тот день разговор им продолжить не удалось. Впоследствии Топорик избегал данной темы.
Над трудящимися на высохшей земле людьми возвышалось золотым скипетром солнце, норовя обрушиться на их ничем не защищенные головы. Ригзури чувствовал, что долго ему не продержаться. Привыкший ко многому Топорик наблюдал напарника, надеясь, что тот дотянет до того времени, когда им удастся найти лазейку.
Не слишком часто навещавшая свои владения хозяйка жаловала лошадей. В ее конюшне те жили во много раз привольнее, чем в соседнем загоне – люди. Однажды Ригзури посчастливилось на ее глазах успокоить не в меру разбушевавшегося скакуна, напугавшего грозными копытами конюхов. Обратив на это внимание, госпожа смерила нового раба пристальным холодным взглядом и велела, чтобы его перевели на конюшню.
– Будешь помогать конюху, – сказал ему главный надсмотрщик, – попробуешь сбежать – пристрелят.
Теперь они с Топориком виделись реже, однако работа на конюшне давалась Ригзури легче, чем на полях, к тому же здесь у него была возможность реже бывать под палящим солнцем, и это позволяло ему хоть немного оставаться