литературоведов, философов, историков, психологов. Но нас интересует только Наполеон. Один из главных героев, хотя отдельного произведения, посвященного только ему, нет.
Ничье имя не употребляется в «Комедии» так часто, как имя императора! По разным поводам, в разном контексте. Вотрена, персонажа нескольких романов Бальзака, писатель называет «Наполеоном воровского мира». Есть и другие «Наполеоны» – финансов и так далее.
Иногда Наполеон бывает и участником описываемых событий, как в «Темном деле». Есть многочисленные воспоминания, есть, пожалуй, всё. При желании из разрозненных сцен можно составить едва ли не полную биографию Наполеона, но Бальзак писал не о его жизни, а о французах, для которых Наполеон – важнейшая часть их жизни. Его собственной – тоже.
Бальзак пристрастен, а значит – искренен. Его Наполеон – в рассказах людей, но отношение самого писателя мы понимаем очень хорошо.
Многие считают, что Бальзак, дескать, не был апологетом Наполеона. Ориентируются на его политические предпочтения. Бальзак действительно увлекался политикой и собирался даже сделать карьеру в самом мутном из человеческих занятий. Так ведь он всерьез подумывал и о том, чтобы «устроить жизнь» и с помощью удачной финансовой махинации или женитьбы на богатой женщине.
Он не был бонапартистом? Нет, наверное. Можно, конечно, назвать его «умеренным легитимистом», только на его отношение к Наполеону это, на мой взгляд, не сильно влияло. И политиком он все равно не стал. Вернулся к литературе, к «Человеческой комедии». А значит, и к Наполеону.
«И вдруг показался довольно тучный невысокий человек в зеленом мундире, белых лосинах и ботфортах, в неизменной своей треугольной шляпе, обладавшей такою же притягательной силой, как и он сам; на груди его развевалась широкая красная лента ордена Почетного легиона, сбоку висела маленькая шпага… Возгласы „Да здравствует император!“ потрясли воодушевленную толпу. Вдруг все тронулось, дрогнуло, всколыхнулось. Наполеон вскочил на коня. Движение это вдохнуло жизнь в немую громаду войск, наделило музыкальные инструменты звучанием, взметнуло в едином порыве знамена и стяги, взволновало лица. Стены высоких галерей старинного дворца, казалось, тоже возглашали: „Да здравствует император!“ В этом было что-то сверхъестественное, то было какое-то наваждение, подобие божественного могущества или, вернее, мимолетный символ этого мимолетного царствования. Человек этот, средоточие такой любви, восхищения, преданности, стольких чаяний, ради которого солнце согнало тучи с неба, сидел верхом на коне шага на три впереди небольшого эскорта из приближенных в расшитых золотом мундирах, с обер-гофмаршалом по левую руку и дежурным маршалом по правую. Ничто не дрогнуло в лице этого человека, взволновавшего столько душ».
Потрясающая сцена парада из «Тридцатилетней женщины». Кого так «взволновал» император? Главную героиню, Жюли д’Эглемон, или самого Бальзака?
Какой «умеренный легитимист»?! Меч и перо! Наполеон, начинавший