быть, задремал, иначе наверняка не пропустил бы момент приближения к столь примечательному месту. Ночью двор выглядел просторным, несколько темных дорожек вели к широким круглым аркам; возможно, поэтому он показался мне больше, чем на самом деле. Я ведь еще не знал, как он выглядит при дневном свете.
Коляска остановилась, возница спрыгнул на землю и помог мне сойти. Я снова обратил внимание на его необычайную силу: не рука – настоящие стальные тиски; при желании он мог запросто раздавить мою. Багаж он поставил подле меня. Я стоял у громадной старой двери, которая была обита железными гвоздями и встроена в дверной проем, сделанный в добротной каменной кладке. Даже при тусклом освещении был виден резной орнамент вокруг двери, полустершийся от времени и непогоды. Меж тем возница взобрался на козлы, дернул поводья – лошади тронулись, и экипаж скрылся под одним из темных сводов.
Я растерялся и замер там, где стоял, не зная, что делать дальше. На двери не было никаких признаков звонка или дверного молотка; едва ли мой голос смог бы проникнуть сквозь эти угрюмые стены и темные оконные проемы. Мне казалось, что я провел там целую вечность, сомнения и страхи одолевали меня. Куда я попал? К каким людям? В какую странную историю впутался? Что это? Обычный эпизод в жизни помощника стряпчего[11], отправленного к иностранцу для разъяснения правил приобретения дома в Лондоне? Помощник стряпчего! Мине это не понравилось бы. Впрочем, ведь уже и не помощник: перед самым отъездом из Лондона я узнал, что успешно выдержал экзамены и стал полноценным стряпчим!
Я потер глаза, ущипнул себя и убедился, что не сплю. Все пережитое показалось мне чудовищным ночным кошмаром, и я надеялся, что вдруг проснусь у себя дома, на рассвете, усталым, разбитым, как бывало после дня напряженной работы. Но я щипал себя наяву, и глаза мои меня не обманывали: это была реальность, я находился в Карпатах. Оставалось лишь запастись терпением и ждать наступления утра.
Только я пришел к этому выводу, как услышал тяжелые шаги за дверью и увидел сквозь щели мерцание света. Затем раздался звук гремящих цепей, заскрежетали массивные засовы, с резким скрипом в замочной скважине повернулся ключ – им явно давно не пользовались, – и громадная дверь медленно отворилась…
На пороге стоял высокий бледный старик с длинными седыми усами, с головы до ног в черном. В руке он держал антикварную серебряную лампу, пламя в ней не было прикрыто стеклом или абажуром и, колеблясь от сквозняка, отбрасывало длинные дрожащие тени. Церемонным жестом старик пригласил меня войти, обратившись на прекрасном английском языке, – лишь интонация показалась мне необычной:
– Добро пожаловать в мой дом! Входите смело, по своей воле![12]
Он не вышел мне навстречу, а замер, как статуя, будто жест приветствия парализовал его. Но едва я переступил порог, как он тотчас бросился ко мне и сжал мою руку с такой силой, что я содрогнулся; рука его была