Маджафрог сразу же просиял, как полная Луна и стал как будто даже более человечным. Он прямо поплыл на глазах публики и стал куда более сговорчивым. После этого, он, возведя руки к небу, сказал Пиноккио вполне миролюбиво:
– Ну, и чего ты от меня хочешь?
– Прошу помиловать бедного Арлекина!… -И какая мне от этого польза! От милости должна же быть хоть какая-то польза! Если я пощадил тебя, это не значит, что мой барашек не должен нормально подрумяниваться, и кому-то не предстоит заменить тебя в печи! Ты так и не понял! Я хочу, чтобы мой ненаглядный барашек был идеально зажарен и принёс мне счастье! – В таком случае, – воскликнул Пиноккио с достоинством, которого от него никто не мог ожидать, и высоко подняв голову и отшвырнув прочь свой колпак из хлебного мякиша, – в таком случае, я знаю, как мне поступить! Вперёд, господа полицейские! Вяжите меня, и киньте скорее в огонь. Я не могу допустить, чтобы бедного Арлекина, моего лучшего друга, бросили в огонь вместо меня!
Эти слова, произнесённые столь высоким голосом и с таким героическим пафосом, заставили всех марионеток, присутствовавших при этой сцене, заплакать. Сами жандармы, хотя и были деревянными, плакали в четыре глаза, как два молочных ягнёнка.
Пожиратель Огня, по сути, оставался твёрд и непреклонен, как кусок антарктического льда: но затем мало помалу его стала одолевать жалость, наконец, он тоже стал пускать слюни и чихать. И сделав четыре или пять чихов, он ласково развёл руками и сказал Пиноккио:
– Ты очень хороший парень! Подойди ко мне и поцелуй меня!
Пиноккио тут же подбежал и, вскарабкавшись, как белка, по бороде Кукловода, забрался на верхотуру и и поцеловал его в кончик носа.
– Значит, благодать моя? Я помилован? – спросил бедный Арлекин, едва слышным голосом.
– Благодать твоя! Ты помилован! – ответил Пожиратель Огня, потом вздохнул и пощупал голову.
– Ладно! Пусть будет так! На этот вечер я смирюсь с тем, что мне придётся съесть полусырого барашка, но в другой раз горе тому, кого коснётся моя благодать!… Гори всё синим пламенем!
При известии о получении благодати все марионетки помчались на сцену, зажгли там все светильники и люстры, как на гала-вечере, стали скакать, прыгать и танцевать.
Был уже рассвет, а они всё плясали.
XII
Кукловод Манджафок даёт пять золотых монет Пиноккио, чтобы тот отнёс их к его деду Джузеппо, и Пиноккио, с другой стороны, позволяет Лисе и Коту убедить себя отправиться вместе с ними.
На следующий день Манджафок отозвал Пиноккио в сторонку и спросил::
– Как зовут твоего отца?
– Джузеппо.
– И чем он занимается?
– Он нищий.
– Много зарабатывает?
– Зарабатывайте столько, сколько нужно, чтобы никогда не иметь ни копейки в кармане. Представьте себе, что, чтобы купить мне школьный Букварь, он должен был продать единственную куртень, которая у него завалялась: куртень, который весь был из заплат, дырок, бахромы и чумных