деревом, пылью и – отчего-то – чужими людьми. Маше каждый раз казалось, что совсем недавно здесь был кто-то незнакомый и недобрый. Но Маша знала, как избавиться от этого ощущения. Первым делом нужно было протянуть руку к рубильнику и включить электричество. А потом несколько раз пройтись по всем комнатам и обязательно прикоснуться к вещам – книгам на стеллажах, чашкам, тарелкам, подушкам. Это были все Машины занятия во время зимних визитов: она просто ходила с этажа на этаж, сидела на крыльце, а потом закрывала двери и уезжала.
Зимой на даче отчётливо слышался каждый шаг, каждый скрип. Тревожными вздохами издалека раздавались гудки поездов. Сквозь двойные рамы пробивались тонкие струйки холодного воздуха; Маша прислоняла к стеклу ладошку и ловила худенькую ледяную змейку, которая так и норовила заползти в дом через оконную щель.
В детской на втором этаже на кроватях сидели оставленные в одиночестве мягкие игрушки: зайцы, медведи и финский серо-голубой жираф – они смотрели на Машу печальными, обиженными мордами. Старые книжки с картинками, которые папа сам переплетал в толстые тома с цветными корешками, тоже хранились на даче. Их отвезли сюда, потому что обе девочки давно выросли и больше не читали волшебных сказок. Толстые, кустарно переплетённые книжки походили на фолианты из монашеской кельи, и Маша воображала себя хозяином старой библиотеки, по ночам обходящим свои владения.
Мамина спальня хранила навязчивый запах её сладковатых духов. Он пропитывал все предметы – сладко пахли и кресло, и трюмо, и подушки-думочки, и гобелен с пастушком и пастушкой, присевшими отдохнуть возле раскидистой сосны, точно такой же, как те, что росли за окном детской.
Маша обходила все комнаты, одну за другой, и только в прадедушкин кабинет она боялась заглядывать. Хозяин кабинета мог приметить беглянку и укоризненно поглядеть на неё с портрета, специально, чтобы Маше сделалось стыдно.
На поездку туда и обратно уходило три часа. Когда девочка приехала на дачу в третий раз, тайну соблюсти не удалось: её засекла соседка тётя Лида. Окна детской в доме Иртышовых выходили как раз на сторону тёти-Лидиного участка.
Соседка жила в Репино даже зимой. Она слыла человеком тактичным; прежде чем потревожить Машину маму, она хорошенько проследила за окнами иртышовского дома. Потом тётя Лида добежала до станции и позвонила в Ленинград – окончательно убедившись, что Маша всё время находилась на даче одна, без взрослых.
Дома девочку встретили во всеоружии. Если в прошлые разы Алька не заложила Машу-прогульщицу, то теперь обеим сестрам досталось от матери по первое число. Младшей – за то, что посмела самовольничать, а старшей – что не уследила за ребёнком, которого должна была опекать.
– И слышать ничего не желаю! – бушевала Ираида Михайловна. – В четверг пойдёшь к Фаине Теодоровне извиняться за прогулы. Только попробуй пропустить хотя бы одно занятие! У меня уплачено за полгода вперёд. Я тебе Рокфеллер, что ли?
Маша замолчала, погасла. После