кто будешь, господин хороший? Филер?
– Инженер Скамов, с котельного завода Бари.
– А ну побожись!
– Вот те крест! – пришлось перекреститься. Бари – это была хорошая рекомендация, на его заводе в отличие от соседей-капиталистов рабочих не донимали штрафами и платили побольше.
– Ба-ари, – завистливо протянул один из троицы, крепкий коротышка со здоровенными кулачищами. – У Бари хорошо, в обед щи да каша от завода, да чай с хлебом от пуза весь день.
– И фершал свой, и работа десять часов всего, – поддакнул третий, высокий и тощий мужик, вот ей-богу, у него должна быть кличка «Жердь».
– А здесь что трешься? – продолжил расспросы первый.
– Послушать хочу, да может и подска…
– Жандармы!!! – наш разговор перебил истошный вопль.
Со стороны Крутицких казарм рысцой подходила полусотня. Надо полагать, хозяева заранее известили полицию и власти, а те позаботились подтянуть не только городовых, но и кавалерию.
– Р-р-разойдись! – заорали воспрявшие городовые. – Разойдись! По домам!
И двинулись редкой цепью на рабочих, оттесняя их от заводской конторы. Оттуда немедля за спину полицейским порскнули мастера, а следом и дородный бородач, в каком-то картузе вместо затоптанной шапки. И вот нет бы ему помолчать, так напоследок злорадно скрутил толпе фиги:
– Нако-ся вам! Выкусите! Всех согну!
– Ннна! – заткнул ему рот ком мерзлой земли, брошенный сильной рукой.
Рабочие заржали, и понеслась! Камни, ледышки – все, что было под рукой, полетело в сторону ненавистного хозяйчика, задевая и мастеров, и городовых. В задних рядах бабы начали выталкивать пацанов в сторону, кое-кто из осторожных и сам потихоньку отходил подальше. Вставшая было поперек улицы полусотня, повинуясь команде, пошла рысью вперед и врезалась в толпу. Засвистели нагайки, работяги отбивались дрекольем, кто-то курочил забор, выламывая доску, лошадей били по ноздрям, но куда там – пеший конному не противник. Нескольких стачечников повалили, зацепили и поволокли к конторе, толпу разрезали на несколько групп, крепкий мат и свист с улюлюканьем заглушали ржание лошадей. Мгновенным кадром врезался в память тот коротышка в хрестоматийной шадровской позе, выламывающий из мостовой булыжник, оружие пролетариата, ети его… Меня толкали, дергали и понемногу выпихнули в сторону одного из ближайших домиков, стайка баб и мальчишек теснилась в углу у крыльца, куда их загнала пара жандармов. Один, потерявший в этой свалке форменную шапку и оттого озверевший, давил конем, орал что-то неразборчивое и лупцевал сверху крест-накрест шашкой плашмя. Пацаны пытались сжаться, бабы голосили, но с каждым ударом кто-то падал или оседал на землю, пытаясь закрыть руками хотя бы голову.
– Уйди, окаянный! – закричала работница, прикрывая двух ребятишек раскинутыми руками, и тут же упала, держась за рассеченное лицо ладонью, между пальцев которой брызнула кровь. Первобытный ужас сковал было меня, но мелькнувшая мысль: «Хотел бороться за светлое будущее? На вот, борись!» –