и отталкивающим, и дико притягательным.
– Вас в полной мере устраивают условия работы, которую мы предлагаем, Майя? – спросил Борис Николаевич, отвлекая меня от мыслей о том, как в порыве ярости выпуклые мышцы Максима чуть не разорвали его белоснежную рубашку.
Я медленно кивнула. Но, кажется, моя неловкая мечтательность не осталась им не замечена.
– Мой сын умеет произвести впечатление на девушку.
«Почему он так двусмысленно улыбается?»
– Я просто…
Борис Николаевич сделал властный взмах рукой, призывая меня к молчанию, и я послушно замолчала.
– Вы приняты, Майя. Добро пожаловать.
«Это моя челюсть сейчас стукнула об пол?»
– Борис Николаевич…
Он бросил на меня пронзительный взгляд.
– Вы приняты на должность управляющего гостиничным комплексом, Майя. У вас остались вопросы, требующие немедленных ответов?
Я захлопнула рот и посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Н-нет… С-спасибо, – заикалась я.
Борис Николаевич одарил меня широкой улыбкой и наклонился вперед над столом.
– Майя, послушайте. Я вижу, вы обескуражены моим стихийно быстрым принятием решения. Но все дело в том, что я привык полагаться на свою интуицию… Сейчас я наблюдаю перед собой хрупкую молодую девушку, которой на долю достались испытания. Но в ваших глазах я вижу силу воли и духа. Это, конечно, имеет прямое отношение к вашему непосредственному функционалу как управляющего. Но это больше поможет вам работать в тандеме с моим сыном.
«Что??? Работать с его неуравновешенным и сногсшибательно красивым сыном? В тандеме? Вместе? О, боже… О, нет…»
БОРИС НИКОЛАЕВИЧ
Эта девушка… Майя… Я сразу заметил в ней что-то особенное.
Она не выглядела вычурно, как большинство дам ее возраста, и вела себя сдержанно, демонстрируя свои хорошие манеры. Возможно, она была слегка нерешительна и смущена. Но я снисходителен.
У нее удивительно добрые глаза. Они напомнили мне глаза моей матери. Такой же теплый блеск и намек на озорство. Я был честен с ней, когда сказал, что в ее глазах я вижу силу. За этим фасадом скромной труженицы определенно скрывалась перспективная деловая леди.
А мой сын… Максим… Мой мальчик…
Он, конечно, отвратительно повел себя, когда ворвался в мой кабинет. Ни капли того воспитания, которое я ему дал. Иногда мне казалось, что он никогда не поборет эту боль в своем сердце. Что с ним сделала его драма? Я не узнавал своего сына. Я хотел протянуть ему руку, предложить свою помощь и поддержку, но он был слишком горд и замкнут, чтобы принять это. Ему проще пускаться во все тяжкие, позоря нашу фамилию. Но, повторюсь, я был снисходителен. Тем более, в отношении своего сына.
Помяни дьявола…
Дверь моего кабинета отворилась, и вошел он – Максим. Я настолько устал, что даже не собирался отчитывать его по поводу игнорирования вежливого стука.
– Отец, –