как оно, подобно Пенелопе, ночью распустило ее».[6]
Обобщением этих новых явлений можно считать признание нашим философским сообществом, до тех пор «традиционно материалистическим», бытийности культуры в целом. В 80-е, начале 90-х годов рухнул один из краеугольных камней исторического материализма. Из «отражения бытия», из «надстройки общества» не только наука, но и любое знание, остальные формы культуры начали рассматриваться как саморазвивающиеся, а значит, «реальные». Не обходится и без крайностей, когда вся философия трактуется как философия культуры или вовсе вытесняется культурологией. Один из первых на бытийный характер культуры обратил внимание В. П. Визгин. «Знание о мире – это тоже своего рода мир. Что же узнал человек в своем познании? Он узнал, что из мира исхода нет. Все созданные им продукты, знание и культура оказались тоже мирами. Осваивая и преодолевая мир в культуре и познании, человек не выходит из него. Непредсказуемость, спонтанность, вязкость и непрозрачность бытия не исчезли. Они как бы из первого, физического мира перекочевали в ментальный мир (открытие подсознания) и в мир самого объективного знания. Человек по-прежнему окружен миром, более того, он сам несет его в себе. В принципе любое творение человека, выводящее на контакт с бытием, ведет себя как мир, т. е. как автономное образование, наделенное, бесконечностью значений, открытое для дальнейшего явления и бросающее своей „неисчерпаемостью“ вызов человеку как своему творцу…»[7]
Как всякая подлинно мировоззренческая идея, при знание собственной бытийности культуры и, следовательно, наличия у нее постчеловеческого измерения ценно тем, что, расширяя горизонт наших представлений о мире, освещает, выводит из тупика многие частные проблемы. Теперь, например, гораздо плодотворнее обсуждать, каким образом, почему и в каком смысле культура, особенно в ее научно-технической ипостаси может нести человеку как добро, так и зло, не удовлетворяясь тезисом, что все дело в применении, в технологии. Этот тезис давно уже работал со сбоями, ибо не давал объяснения, почему проблемы, вызванные научно-техническим прогрессом, носят глобальный, не зависящий от социального устройства, характер. Нельзя сказать, что человек когда-либо полностью властвовал над обстоятельствами. Но его могущество в овладении природной стихией постоянно росло и одновременно крепло убеждение, что на смену царству необходимости придет царство свободы. Сейчас обнаружился внутренний кризис могущества человека, обостривший проблемы экологии, гуманизма, общим знаменателем которых является становление постчеловеческой цивилизации. Оказывается, что «вторая природа» развивается по законам, с которыми надо считаться как с объективными, а стихийность может носить сознательный, например, «управленческий» характер, вследствие чего нерациональное, неразумное способно выступать в разумной форме.
Глава II. Утопическое и реальное в учении о разуме
Ноосфера