Нет – и точка. Дальше об этом думать, размышлять, мучить себя лишними мыслями – нет ни малейшего смысла. У него есть способность, дар, и он может обратить его на помощь людям. Как? Зачем? Почему? Всё это были совершенно лишние вопросы.
Ему снятся странные, да что там – страшные сны. И, что дальше? Ничего они не меняют, каждое утро он просыпается в своей кровати, а не на том свете и на Альфа Центавре. Неприятно? Страшно? Ничего, можно потерпеть.
Рубец на шее от кипящего масла, которое никто никогда не проливал? Рубец, который, как ему кажется, и даёт способность осознавать? Идёт туда же – в область лишних и мешающих жить вопросов.
Какой-то частью себя Леонид надеялся, что, возможно, он никогда и не найдёт на них ответов.
Интересно, что ни тогда, ни позже он ни единым словом не обмолвился никому о ни о своих осознаниях, ни даже о своих кошмарах. Никому, даже Сашке. Что-то останавливало его каждый раз, стоило ему попытаться заговорить об этом.
Повлиял ли дар на выбор будущей специальности? Вероятно, да. Нет, пациенты, которым грозила скорая гибель встречались везде.
Но, во-первых, в реанимации их было больше.
А во-вторых, выбирая специальность, Леонид искренне надеялся, что звание реаниматолога позволит ему давать неочевидные и даже абсурдные на первый взгляд указания другим врачам без какой-либо угрозы для своей тайны.
Леонид ошибся, как никогда. Его секрет, с трудом продержавшийся то время, пока он обучался в ординатуре, был раскрыт в считанные месяцы, стоило ему выйти на отделение полноправным врачом.
Его коллеги-реаниматологи, к счастью, отнеслись к его особенности достаточно прагматично – пытались делать вид, что ничего странного в Леониде нет, но при этом вовсю пользовались его даром предвидения. Зато по отделениям клиники ходили слухи – один другого противнее. О «сглазах», «проклятии», «чёрном глазе». Разговоры неприятные, а главное, совершенно несправедливые.
Более неприятными были только взгляды врачей с отделений.
Никто на самом деле не любит непонятное, не любит мистику, когда сталкивается с ней не на страницах книги, а в реальной жизни. Все, и в том числе доктора. В особенности доктора!
Леонид знал, что разговор о его увольнении поднимался неоднократно. Также он знал, что Василий Михайлович защищал его, как только мог. Но до этого дня он никогда не видел такого взгляда у заведующего: грустного и неуверенного, словно Василий Михайлович впервые осознал, что он абсолютно не знает, кто на самом деле работает на его отделении.
3. Василий Михайлович откашлялся и, наконец, заговорил:
– Лёня, я знаю тебя уже почти четыре года. Ты – хороший врач, уже – хороший врач, невзирая на твой мизерный, уж прости меня, опыт. И я не учитываю сейчас твои… особенности, – последнее слово далось ему явно с большим трудом. Заведующий вновь тоскливо покосился в окно, за которым начинался тоскливый питерский дождик. – Но, Лёнь, – Василий Михайлович решительно хлопнул руками по столу, – я начинаю тебя бояться.
Леонид