встречались, она переводила взгляд на других и повышала голос. Всегда.
Иногда мне казалось, что она боится меня. И это неудивительно: из всего этого скота я был самым главным чудовищем, самым свирепым и безжалостным. Если бы в первые дни я её не принял, пожалуй, она не протянула бы здесь и пяти минут заката.
Она столь сильная духом по глупости уверовала в свои силы, даже в свою смену убирала надзирателей с вышек. Этим, конечно, сыскала уважение. Всяко лучше, чем оптика в спины, от которой волосы дыбом.
Она не боялась оставаться с нами наедине, хотя мы – отребье, могли сделать с ней всё, что угодно. В нас давно бурлила чисто мужская страсть, которую невозможно было снять никаким душевым уединением с порно-журнальчиками, никакие цепь с кандалами не способны были сдержать эту бурю. Эта страсть была настолько крепка, что мы привыкли жить только с этим. Изо дня в день с одним лишь голодом. Просыпались с ним, засыпали, и даже во сне он преследовал нас. Но никто, при всей своей ненависти, даже не думал что-либо сделать с комендантом. Она была под моей защитой, занята мной. Я же только об этом и думал. Я представлял эту сцену много-много раз. Ведь она была очень, ррррр, очень аппетитной в свете этих раскалённых будней. Софитом моих мрачных дней. Отдушиной, лейтмотивом, кетгутом, сшивающим раны.
Её лицо… Совсем не грозное, а наоборот – игривое, так редко встречающееся среди местных надзирателей. Глаза, блестящие кошачьими искрами, длинные чёрные, как смоль, волосы, а улыбка… Я лишь однажды увидел её улыбку на долю секунды, когда случайно столкнулся с ней. Пожалуй, другой за такое хамство сидел бы в карцере, а я был вознаграждён улыбкой, которая перешла в крик, но с такой фальшивостью в голосе, что меня даже рассмешило. Меня и рассмешило – вы только представьте!
Я часто представлял, как аккуратно, будто боясь сломать фарфоровую вазу, придерживал её за подбородок, пока целовал, как лавирую своими губами-лодками по её шее, ключицам, лопаткам, плечам, и прижимаю к себе. Иной раз представлял, как хватаю её за волосы, натягивая их тетивой, сжимаю её шею до синяков и опускаю вниз, продолжая душить. Мне было странно присутствие того, кто нежно её любил, но его образы нравились мне больше. Я даже не сразу заметил, что со временем в фантазиях с ней Дикий Я мелькал всё реже.
Тело… Мясо. Для нас, голодных и диких, если ты не думал о теле, как о мясе – значит, ты слабел. Мои фантазии становились невинными, всё более нежными и человечными. Когда люди говорят, что мужчина смотрит на женщину как на кусок мяса, они даже не представляют, насколько они далеки. Вот мы – да. Мы – лютые каннибалы, готовые сожрать человеческую плоть. Сначала совокупиться, а после – сожрать. Некоторые из нас даже не прочь были сделать это одновременно.
Время шло и, как известно, если дрессировщик, запуская животных, показывает свою слабину, то звери перестают слушаться. Это происходило постепенно. Твари вокруг меня начали огрызаться в мелочах, замечать, что комендант расслабился. В ней не было былой твёрдости, уверенности в себе. Как, впрочем, и у меня – их лидера. Я знал причину, знал, что её